Я поднял голову: судебный следователь Горемыкин продолжал сидеть рядом, занимаясь какими-то очередными служебными делами. Время было позднее, но он не спешил. Очевидно остался в кабинете для того, чтобы разъяснить мне при необходимости некоторые моменты дела.
Оторвавшись от чтения, я спросил:
– Скажите, любезнейший Николай Хрисанфович, а вот письма, подписанные «Виталий С.» и «В. И. С.», точно написаны Скарабеевым?
– Да, это является частью обвинений, что ему были официально предъявлены, – охотно ответил орденоносный старик, похоже, давно ожидающий вопросов с моей стороны.
– А каким образом эти подметные письма попадали в дом генерала Борковского? Получается, у Скарабеева в доме имелся тайный сообщник?
– Мы полагаем, имелся, – ответил Горемыкин.
– И кто же это? Выяснили? – приготовил я памятную книжку.
– Обвиняемый Скарабеев отказался назвать его имя, – развел руками Николай Хрисанфович и усмехнулся: – Проявил некое благородство, так сказать.
– А у следствия имеются насчет сообщника Скарабеева какие-либо предположения? Кто бы это мог быть? – продолжал я допытываться.
– Имеются, и вполне основательные, – ответил судебный следователь Горемыкин. – Это Григорий Померанцев, лакей Борковских. В деле, – он посмотрел на раскрытую пухлую папку, – имеются по этому поводу показания родителей Юлии Борковской.
– Не совсем понятно, ради чего лакею изменять целому генералу в угоду какому-то поручику со скверной репутацией? – спросил я с легким недоумением.
И правда, было бы более понятно, если бы лакей изменил поручику в угоду генералу.
– Деньги, – просто растолковал судебный следователь Горемыкин и для убедительности потер большим пальцем по указательному.
Ответ был принят, и я снова углубился в бумаги. Будем разбираться дальше…
Двадцать второго июля поручик Депрейс получил (как он полагал) от Юлии Борковской любовное послание, исполненное восхищений и восторгов по его поводу и, по сути, являющееся признанием в любовных чувствах. Окрыленный таким неожиданным обстоятельством, молодой человек ответил не менее восторженно и признался в любви в свою очередь, подчеркнув, что давно уже влюблен, только не находил в себе смелости сказать об этом. Теперь же, по получении такого письма, он, поручик Анатолий Депрейс, не находит более нужным скрывать свои чувства к мадемуазель Юлии и надеется, что ее письмо к нему есть не минутный всплеск эмоций, но выражение чувств, выстраданных и временем проверенных.
Девушка, получив такое послание, в недоумении обратилась сначала к матери, а затем к отцу. Показав им письмо поручика Депрейса, в котором тот, помимо прочего, благодарил ее за искренность и «милую непосредственность», заявила, что никакого письма поручику, а тем более с признанием в чувствах, она не писала, да и не могла написать, поскольку полученное ею строгое и глубоко нравственное воспитание не позволило бы ей этого сделать ни практически, ни даже в мыслях.
Вызванный генералом для объяснений поручик Анатолий Депрейс был несказанно ошеломлен и страшно разочарован, узнав от графа Александра Юльевича, что Юлия Александровна, разумеется, никакого письма ему не писала, а то, что он, поручик, получил послание якобы от ее имени, есть либо чья-то злая недалекая шутка, либо издевка и глумление с целью скомпрометировать непорочную девушку.
Даже сухие протокольные строчки допросов и свидетельских показаний вызвали в моем воображении живописную картинку разговора генерала с поручиком Депрейсом.
ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ (категорически). Конечно, моя дочь не писала ничего подобного! И не могла написать в силу полученного ею воспитания. И вы, поручик, могли бы это понять и без моих объяснений.
ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС. Видит Бог, я…
ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ (не дав поручику договорить). То, что вы неравнодушны к моей дочери, нам с Амалией Романовной давно известно. Мы стараемся не навязывать Юлии наших решений, противоречащих ее воле, но к каким-либо отношениям с мужчиной она пока не готова.
ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС. Я понимаю вас, господин генерал… А кто, по вашему, мог написать такое письмо?
ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ. Я, кажется, догадываюсь, чьих рук это дело. Но как он похоже скопировал почерк Юлии!
ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС. Кто – он?
ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ (крайне возмущенно и без тени сомнения). Поручик Скарабеев, конечно. Признаться, он уже извел всю нашу семью письмами оскорбительного содержания, которые мы находим в самых разных местах нашего дома.
ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС. Вы уверены, господин генерал, что это Скарабеев пишет эти письма?
ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ. Уверен, поручик. Да он и не особо скрывается… (Растерянно.) И я не знаю, как положить конец всему этому непонятному издевательству над нами.
ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС (весьма решительно). Я знаю!
ГЕНЕРАЛ БОРКОВСКИЙ (с большим опасением в глазах). И как же? Уж не дуэль ли?
ПОРУЧИК ДЕПРЕЙС (еще более решительно). Да! Дуэль!