Влюбляясь в Бентли

Вот и все. Никаких объяснений. Ни даты. Я даже не уверена, что моя мать, когда-либо, видела это.

Дверь в здание со скрипом открывается.

— Ты наконец-то проснулась? — Спрашивает отец. — Прости. Я не хотел тебя пугать.

— Все в порядке. Как ты узнал, что я здесь?

— Я видел, как ты прокралась сюда прошлой ночью. — Ямочки появились. — Подумал, что ты хочешь побыть одна, иначе ты бы зашла в дом. — Его взгляд падает на мою Библию, раскрытую на коленях.

— Я нашла бабушкину Библию в одной из коробок, — говорю я ему. — Она сохранила даты, когда мы с мамой были спасены и крещены. — Мой взгляд встречается с его взглядом. — Но тебя здесь нет?

Он прислонился к дверному косяку в своей обычной ленивой манере.

— Да. Твоя бабушка не слишком любила меня тогда. Она считала, что твоя мать справится лучше. Ей потребовалось время, чтобы понять, что я никуда не денусь.

— Ты спасен, папа?

— В тот же день, что и твоя мать. Думаю, тебе было около трех лет. Мы начали ходить в маленькую баптистскую церковь. — Его улыбка расширяется. — Нам с мамой очень нравился пастор. Всегда казалось, что он обращается непосредственно к нам.

— Пастор Стив? — спрашиваю я.

— Да. Пастор Стив крестил нас обоих и тебя… когда ты была достаточно взрослой, чтобы решать самой.

— Я помню. Мне было десять. — Я изучаю бабушкин почерк. — Бабушка явно любила маму. — Между его бровями образуются линии замешательства.

— Конечно, любила.

— Тогда почему они всегда ссорились. Почему между ними всегда было такое неоспоримое напряжение? — Солнечный свет из соседнего окна освещает его черты.

— Не знаю, наверное, потому что они обе были очень волевыми женщинами, имеющими свое мнение. Обе они хотели контролировать ситуацию, и ни одна не хотела уступать. Звучит знакомо?

Я захлопываю библию, встаю, кладу ее обратно в коробку.

— Я совсем не похожа на нее.

— Ты уверена в этом?

— Уверена, — отвечаю я, проскальзывая мимо отца в дверной проем. Он отодвигает дверь, и мы вместе пересекаем двор.

— Какие у тебя планы на день? — спрашивает он.

— Спать, — усмехаюсь я.

— Что, бетонный пол не показался тебе удобным? — усмехается он.

Я поворачиваю шею, при этом раздается слабый треск.

— Нет. В следующий раз, когда ты увидишь меня пробирающейся сюда, заставь меня зайти внутрь и спать в моей собственной кровати.

— Хорошо, сделаю, — говорит отец, обхватывая меня рукой за плечи и притягивая к себе. Он внезапно останавливается и достает мой мобильный телефон из кармана своей рубашки.

— О, я забыл. Вот почему я пришел, чтобы найти тебя… Думаю, у тебя есть несколько сообщений.

Я беру его и проверяю голосовую почту, нахмурившись.

— Что-нибудь важное, — спрашивает папа.

— Нет. Это просто Колтон.

* * *

Я пытаюсь открыть входную дверь в дом Колтона, ожидая, что она окажется запертой. Это не так. Широко распахнув ее, я нерешительно вхожу внутрь, чувствуя мгновенный холод. Нет. Озноб — не совсем подходящее слово, скорее ледник Антарктиды врезается в меня. Мне кажется, или температура только что упала на добрых тридцать градусов? Мои руки покрываются гусиной кожей, я энергично растираю ладони, чтобы выработать тепло. Я снимаю шлепанцы у двери, а затем ругаю себя, когда мои босые ноги касаются холодной плитки в фойе. Это мать Колтона ввела правило «в доме не ходить в обуви». Теперь, когда ее нет, некому меня ругать. Огромная печаль охватывает меня. Я до сих пор представляю, как она сидит с моей мамой на диване, обе с бокалами вина в руках. Что вы скажете человеку, который только что потерял обоих родителей? Я помню, что я чувствовала сразу после смерти бабушки. Никто не мог сделать это лучше.

Стоя в фойе, я чувствую, что нахожусь там, где должна быть.

— Колтон. Где ты? — зову я. Нет ответа. Только тишина. Передо мной лестница, ведущая на второй этаж, где расположены все спальни. Слева от меня — гостиная, справа — официальная столовая. Пальцы ног впиваются в ковер на лестнице, скрипящий под моим весом. Я серьезно думаю, что могу видеть свое дыхание, настолько холодно. На вершине лестницы я делаю несколько глубоких вдохов, готовясь к тому, что впервые увижу своего парня после аварии. Дверь его спальни распахивается на жестких петлях.

— Колтон?

В комнате темно. Шторы на окнах задвинуты, чтобы заслонить солнечный свет. Колтон лежит там, под кучей тяжелых одеял, и дрожит. Я подхожу и беру его за руку. Его глаза открыты. Черные. Лишенные эмоций, смотрящие в пустоту.

Я прочищаю внезапно образовавшийся в горле комок, видя его таким.

— Что ты делаешь? Ты пытаешься заморозить себя до смерти? — шепчу я.

Никакого ответа. Он даже не замечает, что я нахожусь в комнате. Должна ли я позвать кого-нибудь. Врача?

— Я пойду убавлю температуру, — говорю я ему, а у самой зубы стучат.

— Нет. Не надо, — едва слышно произносит он. — Не уходи. — Он откидывает угол одеяла и двигается, чтобы освободить место.

В моем животе и на плечах невероятная тяжесть, которую невозможно игнорировать. Он все еще мой парень. Я точно не могу порвать с ним сейчас. Это было бы очень плохо. Через пару недель мы заканчиваем школу. Я хочу видеть его счастливым, а не самоубийцей.