Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына

Но для министров не было секретом, что сам Горемыкин — креатура Распутина и ни на что, кроме угодничества перед теми, кто выше и сильнее его, не способен.

Некоторые министры на ближайших верноподданнических докладах пытались воздействовать на царя, но наталкивались на упрямое молчание. Тогда они, по словам Каткова, «сделали нечто неслыханное: подписали коллективное письмо, в котором еще раз умоляли государя не совершать этот ужасный шаг, угрожающий царю и династии».[442]

Эти «отчаянные попытки министров» Катков считает непонятными, но они более, чем понятны. Великий князь Николай Николаевич как кадровый военный высокого ранга разбирался в своем деле лучше, чем государь, так что принятие императором верховного командования не сулило фронту ничего хорошего, ответственность же за новые поражения ложилась бы непосредственно на государя, то есть каждая военная неудача становилась бы прямым ударом по престижу власти, и без того крайне шаткой. А, главное, занимаясь фронтом, государь должен был меньше внимания уделять тылу, а это вело к еще большему вмешательству царицы и ее «старца».

Сформировавшийся в Думе «Прогрессивный блок» согласился поддержать правительство, но поставил условие: оно должно состоять из лиц, «пользующихся доверием общества». Речь шла не о подотчетности правительства Думе, а только о том, чтобы к власти были призваны люди, известные стране и чем-то себя зарекомендовавшие.

Министры, готовые сотрудничать с Думой, стали намекать на необходимость смены премьера. «Правительство, опирающееся на доверие населения, — ведь это нормальный государственный порядок», — говорил Поливанов.[443] Горемыкин предлагал вместо перемен в Совете министров распустить Думу. Историк Катков обращает внимание на одно место в воспоминаниях В. И. Гурко, «хорошо знавшего закулисную сторону», где он говорит, что «союз Кривошеин-Поливанов был для России последней возможностью избежать того раскола между троном и общественностью, который… и привел к крушению монархии».[444] Правда, сам Катков считает такую «оптимистическую точку зрения» сомнительной.[445] Но это область чистых спекуляций: этот путь испытан не был. Хотя государь дал согласие на образование «министерства доверия», его решение тотчас было перерешено. Как пишет Гурко, Распутину Россия «обязана и тем, что осенью 1915 года государь изменил принятое им решение и, вместо призыва к власти лиц, пользовавшихся доверием общественности, уволил от должностей всех министров, для общественности приемлемых».[446] О каком «министерстве доверия» можно было говорить, если во главе пирамиды власти стоял уже не вечно колеблющийся государь, и не его «железная леди» и даже не «наш Друг» Распутин, а… распутинский гребешок!

Да, когда Совет министров в полном составе явился по вызову государя в Ставку, чтобы изложить перед ним свои разногласия, государыня срочно настрочила ему письмо-инструкцию. Он должен перед встречей с министрами причесаться гребешком, подаренным «нашим Другом», отчего сойдет на него Божеская мудрость, твердость и благодать. Это он и сделал, чтобы потом доложить супруге: гребешок действительно выручил — встреча прошла благополучно; он всех примирил и дал указание, чтобы дальше работали дружно и не «бунтовали». Это не помешало следом одного за другим отправить в отставку министров, которые «пользовались доверием».

Зачем министры и генералы, когда старец «имел ночное видение» о том, что нужно «начать наступление возле Риги, говорит, что это необходимо, а то германцы там твердо засядут на всю зиму, что будет стоить много крови». О. Платонов, цитирующий письмо царицы, находит, что «многие военные советы Распутина… были, как правило, очень удачны». Ну, а по части гражданского управления его советы были просто бесценны! Как в условиях войны, разрухи, бесконтрольного печатания бумажных денег (по боку золотое обеспечение рубля, введенное Витте и поддерживавшееся изо всех сил его антагонистом Коковцовым!), как в этих условиях сдержать инфляцию? Оказывается, нет ничего более простого! «Наш друг думает, — наставляет царица царя, — что один из министров должен был бы призвать к себе нескольких главных купцов и объяснить им, что преступно в такое тяжелое время повышать цены, и устыдить их».[447]