И как бы я не старался быть сильным за нас обоих, я не мог отрицать, что чем ближе мы подъезжали к «Reilley Plaza», тем больше я нуждался в успокоении его прикосновениями, чтобы удерживать себя на месте. Это были долгие два с половиной года наших надежд только чтобы разрушить их в последнюю минуту, и я молился, чтобы этого не произошло снова. Я не был уверен, что в каждом из нас останутся силы попробовать снова, но что–то в глубине моей души подсказывало, что сейчас все свершится. На этот раз сработает. На этот раз все будет по–настоящему.
– Все получится, – сказал я, больше себе, но Дилан поднял наши руки и поцеловал мою ладонь.
– Я люблю тебя, – он оторвал взгляд от окна и встретился с моими глазами, когда машина припарковалась у входа в «Reilley Plaza». Когда я ожидал увидеть тревогу в его глазах, которая по моим ощущениям накатывала волнами в моем организме, вместо нее там была решимость, как будто в его голове закрепилась эта мысль и пыталась убедить его тело последовать примеру. Это был именно тот взгляд, из–за которого я влюбился в него пять лет назад, и это был тот же взгляд, который привел нас на этот путь – тот, который мог изменить наши жизни навсегда.
– Я тоже люблю тебя. Навсегда, –
Дилан глубоко вдохнул, а затем медленно выдохнул, и его пальцы прошлись по прядям его волос, которые теперь стали короче и светлее.
– Мы готовы? – спросил он, и я не упустил, что он имел ввиду не только выход из машины.
Слова, которые я хотел произнести, застряли в моем горле. Вместо слов, я позволил ответить своему телу. Я обхватил его подбородок своими большим и указательным пальцами, говоря ему глазами, именно то, что я, видимо, не мог сказать раньше, добавив этому обещанию свой поцелуй.
Когда я отстранился, он улыбнулся мне и кивнул, приняв ответ, который уже знал. Затем водитель открыл дверь, и Дилан вышел первым, а когда я покинул машину, он взял меня за руку.
Несмотря на то, что количество, преследовавших нас папарацци, схлынуло немного за эти годы, что мы провели вместе, мы по–прежнему встречали их практически ежедневно. Это было неизбежно, живя в Лос–Анджелесе, но мы смогли ускользнуть сюда не замеченными, и я был благодарен за то, что здесь не было никого, кто мог бы запечатлеть то, что станет либо самым счастливым – или не дай бог – самым худшим днем в нашей жизни.
Офис был расположен на шестом этаже, и когда двери лифта разъехались, и мы вышли в лобби, улыбающееся лицо встретило нас.
– Доброе утро, Эйс и Дилан Локк–Прескот. Рада видеть вас снова. Спасибо, что смогли приехать в такой короткий срок, – Анна Хендрикс, координатор и владелец службы по размещению Сан–Франциско, вышла к нам из–за стола, чтобы тепло поприветствовать нас. – Как я и говорила прошлым вечером, это срочная ситуация, что нормально для вызова службы по усыновлению, но оставшиеся родственники заявили, что передают все права приемным родителям. Так что, если это удобно…
Ей не нужно было продолжать. Дилан вцепился сильнее в мою руку и первым обрел свой голос.
– Мы понимаем.
Я не часто молился, но обнаружил, что занимался этим намного чаще, чем за всю свою жизнь.
Дилан никогда не забывал откуда он. Тяжелая жизнь ребенка проститутки, сутенерши и наркоманки имела свою цену, и я понимал, что он всем сердцем хотел спасти ребенка от жизни, которой сам жил в детские годы.
Анна улыбнулась нам.
– Хотите познакомиться с ним уже сейчас?
Я с трудом сглотнул и оглянулся на Дилана.
– Да, – ответил я, практически прошептав. – Пожалуйста.
Она повела нас по лабиринту коридоров и, наконец–то, остановилась перед огромным окном, которое выходило на кабинет. Воспитательница стояла перед маленьким мальчиком, нагнувшись, чтобы помочь ему выбрать карандаш.