Вместе с Россией

Настроение генерала, еще недавно хорошее, стало портиться. Он вспомнил точку зрения Алексеева на сей предмет. Начальник штаба Ставки дал ему почитать свое письмо Жилинскому, российскому представителю в союзническом совете в Париже. «Думаю, что спокойная, но внушительная отповедь, решительная по тону, на все подобные выходки и нелепости стратегически безусловно необходима. Хуже того, что есть, не будет в отношениях. Но мы им очень нужны, на словах они могут храбриться, но на деле на такое поведение не решатся. За все нами получаемое они снимут с нас последнюю рубашку. Это ведь не услуга, а очень выгодная сделка. Но выгоды должны быть хотя немного обоюдные, а не односторонние…».

«Да что на союзников кивать, коль в самой России порядка нет! — с горечью подумал вдруг Брусилов. — Снова Надежда [45] пишет про разные интриги против меня в Петербурге и Ставке, которые порождаются завистью… Бездарные паркетные шаркуны ходят в славе и почестях, присваивают себе чужие успехи, а общественность, двор, может быть, и народ — им верят!.. Подумать только, моя 8-я армия сыграла решающую роль в том, что неприятель оставил Львов в четырнадцатом году без боя, а Рузский вошел в город и всю заслугу по овладению столицей Галиции приписали ему! Теперь этот плакса Николай Иудович интригует вместе со старой перечницей, графом Фредериксом, против меня и против своих бывших соратников… Он хотел бы остановить наше наступление в зародыше, чтобы не было контраста с его беспомощностью… Ловок только подъезжать к царю с поздравлениями да с орденами… Как лихо он самодержцу «Георгия» преподнес!.. Поэтому и обретается на Ставке в звании «состоящего при особе государя-императора»… Обидно за войска, что бездарности вроде Куропаткина и Иванова подрезают крылья боевым орлам… Ну да бог с ними… С божьей помощью я еще могу что-то сделать, тем более отогнать от себя всю эту пакость! История разберет, как было дело, а теперь главное — победить!»

Морщинки горечи, состарившие было лицо генерала, разгладились, он подошел к сейфу, отомкнул его и достал копию записки Алексеева царю, разосланную по приказу Николая командующим фронтами накануне совещания в Ставке 1 апреля. Полистал изящно переплетенную рукопись, приложенные карты, схемы. Вернулся к большой настенной карте.

«Михаил Васильевич прав, когда считает, что Германия и Австро-Венгрия будут в кампании нынешнего года напрягать все свои значительные силы и средства для достижения решающего успеха на том или ином фронте. Если Верден окажется для немцев орехом не по зубам, то они, конечно, повернут все основные силы на Восточный фронт и попытаются смять Россию… Он правильно ставит вопрос: как решать нам предстоящую в мае задачу — отдавать ли противнику инициативу, ожидать его натиска и готовиться к обороне, или, наоборот, упредить его. Если мы упредим неприятеля началом наступления, заставим его сообразоваться с нашей волей и разрушим планы его действий, то кампанию мы выиграем… Эх, если бы мне дали командование всеми нашими фронтами! Я не только летнюю кампанию выиграл бы, но и Австрию выбил бы напрочь из игры… А за ней и Германии ничего не оставалось бы делать, как просить мира!» — пронеслось в голове генерала, но он усмирил свою гордыню.

Вновь и вновь размышлял Брусилов над оценкой, которую дал положению на русско-германском фронте генерал Алексеев.