Вместе с Россией

В эти же дни он отдает приказ о скрытном проведении мобилизационных мероприятий, в том числе и о возвращении Флота открытого моря с учений. Канцлер Бетман делает попытку по телеграфу предостеречь императора, но получает ответ: «Неслыханное предложение! Прямо невероятное!.. Штатский канцлер до сих пор не оценил положение!»

На следующий день Бетман вновь хлопочет против слишком поспешной мобилизации, настаивает на сохранении спокойствия. «Спокойствие — это долг мирных граждан! — отвечает ему Вильгельм. — Спокойная мобилизация — вот так новое изобретение!»

На «Гогенцоллерн» поступает сообщение из Вены. В нем до сведения императора доводится, что Берхтольд заверил русского посланника в отсутствии всяких завоевательных планов и вообще говорил с ним в примирительном тоне. Вильгельм делает на полях пометку:

«Совершенно излишне! Создает впечатление слабости… Этого нужно избегать по отношению к России. У Австрии есть достаточные основания. Теперь нечего ставить на обсуждение уже сделанные шаги… Осел! Необходимо, чтобы Австрия забрала Санджак, а то сербы доберутся до Адриатики!.. Сербия не государство в европейском смысле, а разбойничья шайка!»

…Большими шагами меряет кайзер тиковую палубу «Гогенцоллерна». Он даже не может спать после обеда. Офицеры яхты и миноносцев по очереди делают ему доклады о выдающихся морских сражениях. При этом особенно важным считается так препарировать историю, чтобы британский флот во всех случаях демонстрировал свои недостатки. Только это немного успокаивает императора, и он спокойно отходит ко сну…

Наконец терпение его иссякло, он приказывает взять курс на Вильгельмсгафен. Повелитель возвращается в свою столицу, чтобы из берлинского Шлосса руководить последними приготовлениями к давно взлелеянной им войне.

Главное, что Вильгельм решил осуществить в эти ответственные дни, — обмениваться с Николаем такими телеграммами, которые усыпили бы бдительность российского родственничка и как можно далее оттянули мобилизацию русской армии. Еще лучше, если эта мобилизация начнется, когда германская армия будет уже полностью отмобилизованной и начнет свои военные действия — так думал великий Гогенцоллерн.

23. Потсдам, июль 1914 года

Вильгельм совершал утренний моцион верхом по парку Сансуси. Крупной рысью шел любимый копь Солдат. Чуть сзади императора держался принц Генрих Прусский, только что вернувшийся из Англии, где он встречался с королем Георгом V. Принц Генрих не успел выспаться с дороги, как его поднял адъютант императора и предложил сопровождать державного брата на прогулке. Теперь он трясся в седле, хотя не любил верховую езду, а обожал автомобили. Он знал, что Вильгельм с нетерпением ждет его отчета о поездке в Англию, что от его доклада, вероятно, зависит, быта большой войне сейчас или Германии следует подождать, пока Англия сама не сцепится с Россией из-за Персии и Туркестана.

«Сколько он еще будет так мчаться? — думал Генрих. — Ведь не станешь самые конфиденциальные вещи выкрикивать на скаку…» Утро было жарким, принц Генрих быстро утомился. Адъютанты обоих братьев держались чуть поодаль.

Наконец они подъехали к картинной галерее и, спасаясь от солнца, вошли внутрь. Кайзер обожал живопись. Но он слышал, что среди современных художников нет никого, кто хотя бы приближался к старым мастерам. Поэтому, когда он хотел отдохнуть или умерить свое волнение, вызванное политическими врагами — внешними или внутренними, — всегда обращался к коллекции, собранной его предками — королями и курфюрстами.

Все эти дни он был на пределе. Даже путешествие на «Гогенцоллерне» в норвежские фиорды на этот раз не принесло никакого успокоения, хотя кайзер надеялся, что северная природа ниспошлет ему трезвую голову и холодный разум.

Сегодня из-за волнения Вильгельм не мог принять доклад принца Генриха о его пребывании в Англии у себя в кабинете и решил поговорить с ним здесь, в картинной галерее, среди полотен великих мастеров. Под золочеными сводами галереи за зашторенными окнами было прохладно. Мраморный пол из бело-коричневых плит также отдавал холодком. Служители плотно затворили двери за вошедшими, и под сводами раздались гулкие шаги четырех человек. Адъютанты, как и раньше, держались позади шагах в пятнадцати.

— Мой дорогой Генрих, насколько успешной была твоя миссия? — задал первый вопрос Вильгельм. Он остановился у полотна Рубенса «Святой Иероним» и сделал вид, что его очень интересует картина. На самом деле он ничего не видел, а был весь обращен в слух.

— Вилли, я много раз беседовал с нашим послом в Лондоне Лихновским… — начал принц.

— Этот господин безобразно для истинного немца влюблен в Англию и корчит из себя джентльмена! — прервал его злой репликой император.

— Именно так, но для этой страны Лихновский — самый лучший посол, — отметил Генрих и продолжал: — Лихновский каждый день встречался с Греем, и тот всячески подчеркивал, что, пока дело идет о локализованном столкновении между Австрией и Сербией, Англии это не касается…

— И это все?! — нетерпеливо рявкнул император.