На следующий день Василий пришел в свою лафетно-сборочную мастерскую за полчаса до гудка. Многие из его товарищей - рабочих были уже в цехе, но не переодевались в робы, ожидая, что скажет агитатор от большевиков. Василий не спешил. Он решил дождаться почти всех и тогда объявить предложение партии.
Пока рабочие собирались, Василий присел на лафет скорострельной штурмовой пушки, наполовину собранной тридцатого числа и стоящей теперь без изменения. Из паровозно-механической мастерской пришел кочегар Шестаков, которого Василий знал как меньшевика. Шестаков присел к Василию на лафет и свернул самокрутку.
- Закурим, товарищ, - льстиво сказал кочегар, предлагая кисет с махоркой.
- У нас табачок врозь, - спокойно отрубил Василий. - И дружбы нету... добавил он под улыбки рабочих, заинтересованных приходом человека из другого цеха.
Василий уже знал, что меньшевики на заводах, а также депутаты меньшевистской фракции Государственной думы агитировали за прекращение забастовки. Однако им удалось уговорить рабочих только на восьми предприятиях.
- Ну что? Пришел баранки обещать, если станем на работу? - с издевкой спросил меньшевика Василий. Чисто, по-городскому одетые товарищи Василия по цеху подошли к ним и окружили лафет. Кочегар влез на лафет и сиплым голосом заговорил:
- Товарищи, братья! Надо кончать забастовку! На фронте гибнут храбрые бойцы, а мы здесь срываем военные поставки!
- Ты что, уже стал буржуем и прибыли тебе не хватает?! - громко спросил его Василий. Рабочие засмеялись. Парня бесцеремонно спихнули с лафета, оттерли в сторону.
- Ты скажи, Василий! - раздался голос в толпе.
- Я скажу то, что хотел передать вам Нарвский комитет большевиков: бастовать еще один день!.. Это будет самый хороший удар по империалистической войне! Чем сознательнее будет пролетариат, чем сплоченнее он будет выступать против грабительской войны, которая рабочему классу ничего, кроме крови и слез, не приносит - тем скорее придет наша победа!..
- Бастуем, братцы! - раздались в ответ радостно-возбужденные голоса...
Заводской гудок следующего дня застал Василия у дверей мастерской. Не успел он переодеться и стать к лафету, как к нему подошел мастер.
- Медведев, тебя вызывают в контору!.. - буркнул он, неприязненно оглядывая слесаря с ног до головы.
- Зачем это еще? - в тон ему ответил Василий.
- Там узнаешь...
В конторе любезный белокурый служащий в пенсне выдал Василию расчет. 18 рублей за проработанную неделю лежали в синем конверте. И там же красный листок повестки воинского начальника.
"Ну вот! Какая-то сволочь донесла!.. Еще одного большевистского агитатора забирают в действующую армию... - подумал Василий. - Слава богу, хоть не арестовали и не сослали в Сибирь!.. А в армии мы еще поработаем среди солдатиков!.."
В тот же день расчет и повестки о мобилизации в армию получили еще тридцать забастовщиков. Алексей Иванович Путилов, председатель правления завода, как и хозяева почти всех бастовавших предприятий, избавлялся от смутьянов. А большевистские агитаторы, пройдя воинскую подготовку в запасных полках, рассеивались по ротам, дивизионам и эскадронам действующей армии. Они стали магнитом, вокруг которого цементировалось и обретало четкие формы стихийное недовольство солдатских масс. Начиная с лета 1915 года в армии и на флоте стали возникать ячейки партии, появилась "крамольная литература", начались братания с неприятелем. Солдатская масса большевизировалась.
66. Могилев, ноябрь 1915 года
По оцинкованным скатам подоконников губернаторского дома, обращенного теперь в место пребывания верховного главнокомандующего, барабанили крупные капли. Сетка дождя застилала Днепр и заднепровские дали, порывы ветра расправлялись с пожелтевшей листвой, кое-где сохранившейся на деревьях парка за окнами дворца.
Несмотря на унылую погоду, на душе у самодержца российского было светло и радостно. Прежде чем надеть отутюженный полковничий мундир, Николай Александрович нежно погладил золотой с белой эмалью крест Георгия 4-й степени, полученный им недавно по инициативе Николая Иудовича Иванова.
"Поистине идея отстранить Николашу от главенствования над армией и взять на себя верховное командование была весьма плодотворна и своевременна", - пронеслось в голове у царя...
Слишком большая популярность, влияние и властолюбие великого князя Николая Николаевича стали всерьез беспокоить царя и царицу. Александра почувствовала опасность первой. Затем и Николай понял, что вовсе не безвредны для него интриги Анастасии и Милицы черногорских в пользу верховного. Воейков, Мосолов и другие свитские сообщали о заигрывании великого князя с министрами, повадившимися ездить в Ставку спрашивать его совета, с "общественностью", с послами и военными агентами союзников. А эти профессиональные интриганы, как становилось известным Николаю Александровичу, начали возлагать особые надежды на Николая Николаевича...
Бесславные отступления русской армии привели фронт в опасную близость к Барановичам. Обсуждались варианты перевода Ставки в Смоленск, Тулу, Калугу... Остановились на Могилеве...