Вместе с Россией (Вместе с Россией - 2)

"Вот оно, предъявление ультиматума, - удовлетворенно подумал министр. Ура, Вильгельм решил стать виновником войны!"

- Приглашайте посла! - приказал Сазонов.

Граф Пурталес появился тотчас, словно стоял за дверью. Он почти бегом приблизился к столу министра. Обычно подтянутый и благообразный, с белесыми кроткими глазами, милой улыбкой, полускрытой в седой бородке клинышком и аккуратно подстриженных усах, с нимбом седых волос на полулысой продолговатой голове, граф теперь хочет изобразить гнев и возмущение, полагающиеся ему по сценарию, присланному из Берлина вместе с текстом ультиматума. Но ему плохо удается это, поскольку он всегда искренне и сердечно дружил с Сазоновым, с петербургским светом, где его любили и уважали.

Его "грозный" вид скорее похож на растерянность, в глазах посла стоят слезы, но он пытается говорить твердым голосом.

- Господин министр! - заявляет он. - Я уполномочен моим правительством потребовать от России прекращения всех ее мобилизационных мер как на германской, так и на австро-венгерской границе!.. Если российская мобилизация не будет прервана, то вся германская армия мобилизуется!..

Посол подчеркнуто смотрит на часы. На них - половина двенадцатого.

- Срок истекает ровно через двенадцать часов!

Как будто свалив тяжелую ношу, посол преображается. Из напыщенного, играющего в твердость посланника Германской империи он превращается в растерянного и жалкого старика.

- Согласитесь на демобилизацию! Согласитесь на демобилизацию! Согласитесь на демобилизацию!.. - бормочет он дребезжащим от волнения голосом и умоляюще смотрит на Сазонова.

Сазонов, которого перед приходом посла почти одолела нервная дрожь, теперь совершенно успокоился. Он твердо отвечает графу Пурталесу:

- Господин министр! Я могу лишь подтвердить то, что сказал вам сегодня его величество император Николай Второй. Пока останется хоть один шанс на предотвращение войны, пока могут быть продолжены переговоры с Австрией Россия не будет нападать. Однако нам технически невозможно демобилизовать армию, не расстраивая всю военную организацию. Законность этого соображения не может оспаривать даже ваш Генштаб!..

Пурталес делает жест отчаяния.

- Согласитесь на демобилизацию! - как заклятие произносит он.

Сазонов холодно смотрит на посла. Пурталес поворачивается и шаркающей походкой слабого человека уходит.

28. Вена, июль 1914 года

...Вена еще веселилась. Только на Бургринге, в районе императорского дворца Хофбург собирались патриотические демонстрации по преимуществу из студентов и господ особого пошиба в котелках, которые явно смахивали на полицейских агентов.

Полны были рестораны и кафе, кондитерские и пивоварни, винные подвальчики и открытые кофейни в парках. Единственно, что отличало Вену тех предвоенных дней от обычной, мирной столицы, - это особое почтение к офицерам. Господам в военной форме подчеркнуто вежливо уступали дорогу господа в штатском, дамы бросали на них особенно нежные взгляды... Словом, офицерство процветало, как никогда ранее.

Соколов стал на постой в отеле "Вандль" на Петерсплатц, в самом центре Внутреннего города. Как и предписано правилами, он сдал портье свой паспорт и получил от него расписку, в которой было назначено лично явиться в императорскую и королевскую полицейскую дирекцию, Шпенглергассе, No 564, в течение 24 часов за видом на жительство.

"Вот тебе и первая проверка!" - подумал Алексей. На всякий случай он привел в порядок сафьяновые футляры, в которых лежали дюжины часов. Они должны были подкрепить при негласном обыске версию о швейцарском коммивояжере, который лечился в Карлсбаде, а затем решил немного подработать в империи. На всякий случай он не стал искать связи с Гавличеком в первый же день своего пребывания в Вене, а отложил это до тех пор, пока не закончатся проверки гласные и негласные. А что будут и негласные - полковник не сомневался. Он хорошо знал коварство и рвение Максимилиана Ронге, возглавившего Эвиденцбюро после Урбанского. "Макс не упустит случая присмотреть за новым иностранцем в разгар международного кризиса", - думал Алексей.

Так оно и вышло. Хотя Соколов благополучно получил в полиции свой вид на жительство сроком действия в шесть недель, но ловушки, которые он поставил в своем багаже, сообщили ему, что вещи тщательно перерывались. Из-за этого открытия ему еще несколько дней пришлось изображать из себя настоящего коммивояжера, посещать оптовые фирмы, торговавшие часами, часовые лавки, часовых дел мастеров, чтобы выяснить конъюнктуру, предварительно "договориться" о возможных поставках и условиях.

На венских улицах "часовщик Ланг" чрезвычайно осторожно проверял, нет ли за ним слежки, дважды ее обнаруживал и тогда утраивал свою осторожность. Наконец, лишь когда пару дней подряд он не замечал за собой наружного наблюдения, рискнул бросить открытку с условным текстом полковнику Гавличеку на его домашний адрес. Алексей вызвал его на встречу в знакомое местечко у вершины Холма Константина в парке Пратер.

Гавличек пришел на встречу очень взволнованный.