Вместо пролога (СИ)

Зал Совета представлял собой сумрачное округлое просторное помещение, стены которого изображали звездные карты всех девяти миров плавно переходящие одна в другую. На черном фоне яркими пунктирами и точками грели и вспыхивали схемы созвездий, множество луп проходили свой цикл, все менялось и двигалось. В центре залы на пьедестале высился примечательный факел, широкое бронзовое блюдо поддерживали восемнадцать мраморных рук. Пламя Бигон никогда не гасло, символизируя жизнь, девять его отражений вечно мерцали в каждом мире. Вокруг Священного пламени полукругом изгибался длинный стол с восемнадцатью же креслами. Сейчас здесь сидели двенадцать эдайнов, остальные либо запаздывали, либо не посчитали нужным явиться. Разногласия раскололи коллектив давно, примерно одинаково поделив участников Совета на противников, воздерживающихся и единомышленников. Вандервиля огорчило отсутствие Ва́йскроппэниля Эро и Брюкнема́ля Ийно, они более прочих поддерживали свободолюбивые замыслы.

При появлении братьев приглушенные голоса смолкли, но тотчас всколыхнулись возмущением, едва стало известно об отсутствии Слезы Звезды.

- Дар Единой принадлежит всем нам, - мягко заметил Си́нкретавидон Труэ, самый воздержанный и рассудительный из собравшихся.- И это самовольное присвоение мне не понятно.

- С кристаллом надо работать, а не молиться на него! - язвительно ответил Вандервиль-Ойн.

- Это неслыханно! - возмутился Три́ттэуль-Вайнэ Холл.- Вы двое взяли на себя право распоряжаться судьбами всего сущего! - Он порывисто поднялся, но закончить не успел, слепящее пламя на блюде полыхнуло и из прозрачной жаркой сердцевины отделился сгусток, материализуясь в нечто бесформенное, огненное и мглисто-клубящееся - Данэю́! В тишине залы прошелестели слова на языке, которым пользовалась только Бигон:

- Через страдания и боль одного все усвоят урок, Башне быть символом смирения. Жизнь отныне станет бесполезна и трудна.

О какой башне шла речь, разъяснять не требовалось, Бигон хотела получить Козла отпущения, чтобы наглядный пример мелькал перед глазами постоянно, устрашая и вразумляя. А вот что имелось под "бесполезная и трудная жизнь", Совет Восемнадцати расшифровать затруднился, да и не до того было. Следовало выбрать Страдальца и все воззрились на братьев, ведь решение должны принять именно виновники.

- Вандервиль, - старший Войс поднялся. - Я верю в тебя, ты найдешь выход.

- Клянусь тебе, брат!

Звук клятвы еще звучал, когда грохот сотряс Панасис до основания и всюду погас свет.

Вандервиль одним рывком достал из кожаного чехла, закрепленного на поясе тяжелую раму Лика. Каким-то звериным чутьем, он понял надвигающуюся катастрофу, дико вскрикнул старший брат, но в голове уже крутилась последовательность действий, губы проговаривали, а пальцы торопливо выставляли на раме нужные координаты. Он успел в последний момент. Светопреставления и разрушения Панасиса удалось избежать, открывшаяся и более не контролируемая вибрировавшая воронка затянула Вандервиля в черноту, сдавливая до боли грудь. Мелькнули искаженные яростью и отчаянием лица бывших земляком и сотрудников, в ушах зазвенели проклятия. Все мгновенно поняли, о чем сообщил вестник, говоря про бесполезную и трудную жизнь: Единая отняла у эдайнов дар. Но более всего оглушал, перекрывая все звуки мучительный стон брата ставшего Страдальцем башни.

Призрачное видение скованного цепями узника преследовало выживших членов Совета несколько веков во сне и в бодрствовании.

Вандервиль, потерявший, как и все дар, не удержал в момент перехода Лика. Калиточка выпала из сведенных судорогой пальцев, давящая в груди боль переросла в вечную холодную пустоту, расколотость, некую тревожную беззащитность.

Глава 1. Свидание

Весть об исчезновении Наследника скомкала весь допрос и приговор суда, люди забегали, засуетились; плач Нянюшки, смертельная бледность Ла́уры метнувшейся прочь, торопливые шаги и действия, все пришло в движение.

- Я догоню! - крикнул в открытую дверь герцог Копла́н, подходя к судье, чтобы обсудить размер суммы за Наташину условную свободу.

А она не сводила взгляда с мрачного юно́ла, неподвижно смотревшего на закрытую дверь, тревога не покидала его лица. Вставшая по бокам стража сделала знак, сын Ахе́та не проявляя сопротивления, отправился прочь, но прежде обернулся. В его взгляде Наташа уловила лишь скользнувшее сожаление, но ни намека на раскаяние. Он обещал помочь и как смог отвел угрозу жизни и унижения каторги, хотя, возможно, второе было бы предпочтительнее. Наташа сгорала от стыда, не имея сил прямо взглянуть на герцога Коплана, притаившаяся Нибе́ль ликовала в предвкушении совершенно непотребных интимных сцен. Кстати, наглая соседка по-прежнему молчала и тем выводила из себя, хотя и ее понять было можно, в зале продолжала находиться Айя, не сводившая жутковатого взгляда раскосых глаз, из-под лохматых неопрятных бровей.

Заторопился прочь судья и жрецы, а герцог Коплан подошел, наконец, к Наташе, обдав ее крепким ароматом лаванды.