Вместо рая

— А что мы будем есть? — спросила девочка, отконвоировав портфель в комнату. — Есть пельмени, можно разогреть борщ или вчерашнюю картошку? Что ты будешь?

Ангел не на шутку задумался.

— Значит, картошку! — решила девочка, так и не дождавшись ответа, и вытащила из холодильника огромную сковородку.

— Помочь? — умиленно спросил Доминга, глядя на то, как не хотят загораться спички. — Иди сюда!

Он щелкнул длинными пальцами, и на указательном пальце на самом ногте появился небольшой голубоватый огонек. Ребенок ухмыльнулся, и тонкая спичка сразу же вспыхнула. Вскоре Лил уже вываливала жареную картошку на тарелки. И что совсем изумило ангела, так это когда она посыпала свою порцию тертым сыром.

— Зачем? — спросил он, крутя в руке вилку.

— Так вкусно. Попробуй!

— Э, нет, не надо, мне и так нравиться! — поспешно отказался он, а то добродушное дите сунула свою вилку ему под нос. Ангел стер его с кончика капельку жира.

Когда они пили чай, Лил, которая несмотря на то, что сидела с ногами на подушке на стуле, все равно выглядывала из-за большой, словно пивной кружки, как из-за забора, спросила:

— А ты что, просто так гуляешь? Разве тебе нечем заняться? Мама говорила мне, что ангелы всегда заняты.

— Это правда. Но у меня выходной.

— Здорово! А почем у тебя выходной в середине недели?

— Потому что я так захотел.

— А! Я тоже так хочу! Раз! — и в школу не надо идти, у меня выходной!

— Нет, в школу ходить надо обязательно.

— А ты просто так гулял?

— Я поднимал себе настроение.

— А что случилось, если оно у тебя упало?

— Да…

— Ну расскажи! Или я начну тебя щекотать! Мама всегда меня щекочет, и я сразу начинаю смеяться.

— Не надо, я жутко боюсь щекотки.

— Ага! Тогда рассказывай!

— Зачем тебе это надо? Ты все равно ничего не поймешь.

— Мама говорит, что когда человеку плохо, ему надо выговориться, и ему сразу станет легче.

Ангел горько рассмеялся.

— Мне надо кое-что не совсем хорошее сказать другому ангелу. Но он не хочет меня слушать. Вернее, не захочет. Он меня боится, а мне очень надо с ним поговорить. Да и просто… день паршивый. Даже завидно стало, вот у тебя точно нет таких проблем, как у меня!

— А какие у тебя проблемы? Зубы болят? Или оценки плохие? Хотя, какие оценки! Или может, тебя родители наругали? — спросил ребенок с очень серьезным лицом, и Эл не выдержал и улыбнулся. Хотя, наверное, она честно предположила то, с чем у нее проблем нет. Такая наивность опять словно вылила на Эла ведро умиления, и он ничего с собой поделать не смог.

— Нет, доктор, зубки у меня не болят.

— Что тогда?

— Может, я не хочу один гулять?

— А, ты хочешь как Даша, соседка, с парнем гулять? Ну, то есть с девочкой, да? Давай я с тобой погуляю?

Эл расхохотался.

— Нет, давай ты мне поможешь немного иначе.

— Как? — ту же загорелась идеей девочка.

— Ты поможешь мне уговорить другого ангела меня выслушать, хорошо? Ты милая красивая девочка, тебя он не испугается.

— Но не думаю, что ты такой страшный, но… Хорошо, я согласна! А ты потом меня покатаешь?

— Каким образом?!

— Я сяду к тебе на руки, и мы полетим! Папа так часто делал!

— Ладно, по рукам!

— Ммм! Я хотела тебе показать! — девочка сорвалась с места, отодвинув кружку так резко, что остатки чая в ней взметнулись до краев. Топот, наверное, заставил качаться люстру этажом ниже. Девочка принеслась обратно так же быстро, как и убежала. Ангел развернулся на стуле, поймал её за талию, иначе бы она на всех парах влетела в косяк.

— Слушай, тебя чего так прет? А, энерджайзер мелкий? — спросил он, разворачивая девочку к себе лицом.

— Вот! — она показала ему свой новый рисунок, другой рукой сунула ему в кулак несколько конфет, наверняка, втихушку взятых из вазы в шкафу.

Рисунок был необычный, совсем не похожий на те, что она рисовала раньше. Здесь не было ярких красок, только всяческие оттенки синего и зеленоватого, как морская мода. В основном все было залито синей гуашью, но ярко прорисованных объектов тоже хватало. Обведенная восковыми мелками каменная широкая лестница, кое-где ступени были разрушены, на них лежали камни и плиты, части статуй. Сами статуи разной степени подпорченности стояли на небольших постаментах по краям лестницы, и они были почти не выделены. Тусклый свет заливал центр картины, он шел от небольшого шара, как бы вроде парящего над площадью, на которую вела лестницы. От шара во все стороны расходились голубые жгуты-линии, извивающиеся, словно живые змеи. Вокруг шара закручивалась мощная воронка, целый водоворот, и в нем были не только волны, но и прочий мусор. В самом эпицентре жалось друг к другу несколько крылатых фигурок, их лиц не было видно, одна сжимала в руках длинную палку, одна вскинула руки кверху, остальные тоже что-то делали, но рассмотреть было трудно — слишком мелкий рисунок.

Доминга с непонимающим видом не зная зачем, перевернул лист, глянул на другую сторону. Среди капель от синей краски и размазавшихся крошек воска был нечеткий набросок карандашом.

— Лил, — потрясенно прошептал ангел, в первый раз назвав девочку по имени. — Ты где это увидела?

— Я сама нарисовала! Придумала и нарисовала!