Вместо смерти (СИ)

Василий Павлович вдруг осознал, что его более интересуют не вопросы Аллочки, но полное ее белокожее тело, ее свежие губки, пахшие весенним лугом, шелковый шорох аленького халатика, никак не желавшего пожелать на полу, пугающие касания его настороженного тела обнаженными грудями с небольшими сосками. Он считал себя в какой-то степени уже умершим, а эти, груди, пахшие чистотой, оживляли его странным своим теплом и женской властью. У него встал. Не ответив девушке на вопрос о ранении, Петров вплотную занялся любовью, и получилось сладко для обоих.

Потом они утихли, имея в уме продолжить любовную встречу после некоторого перерыва. Аллочка, запахнула аленький халатик, спросила, водя пальчиком по шраму на груди Василия Павловича:

- Это от пули?

- Да, - Петров думал об алом халате медсестры. Он ревновал ее к тем, ради привлечения которых этот атрибут прелюдии был принесен в больницу.

Аллочка вспомнила, почему затронула тему службы в следственных органах и его ранении.

- Знаешь, в Москве и области что-то странное происходит. Пропадают смертельно больные люди. Ну, которым врачи белые тапочки прописали.

Петров вспомнил, как, узнав о своей болезни, захотел уйти в тайгу подальше от жизни и умереть там, не видя людских глаз, особенно родственных, глаз которые смотрели с живой стороны существования на его, фактически мертвую сторону.

- Что тут странного? И я бы исчез. Чтоб никого не мучить… Слава богу, еще, что не рак желудка, пищевода или гортани… - откуда-то неприятно запахло формалином и еще чем-то неживым, чем-то вроде заформалиненного в банке ребеночка с двумя головами и хвостом.

- Нет, я не об этих, которые уходят в тайгу или из окон выбрасываются из-за боли и страшной действительности. Эти люди уходят, аккуратно собрав вещи, более того за ними приезжают – это видели знакомые, видела моя однокурсница Наташа. И потом они исчезают. Тебя, следователя, хоть и бывшего, это не интересует? Ты не хотел бы заняться этим, чтобы не думать о неприятных вещах?

Василий Павлович не слушал, он вдруг вспомнил книгу Владимира Маканина - она была о старикашке, который волочился за молодыми охочими бабенками и был с ними яр, как награжденный грамотой молодой тракторист. Вспомнив, раззадорился, и Аллочке досталось по полной программе, она даже стала припоминать, когда у нее следующее дежурство.

2.

У Василия Павловича было два сопалатника, оба пенсионеры. Одного звали Владимир Павлович Берсеньев, другого Владимир Васильевич Веретенников. По скудности набора их ИО в отделении не переставали шутить, но жителям палаты было не до шуток. У вальяжного Владимира Павловича, красавца с голубыми глазами, большого любителя поесть и пропустить бутылочку «строем по одному», вырезали половину ЖКТ, он готовился к выписке и пресной жизни без всякого там питья и вкусной, питательной пищи. По ночам он скрежетал зубами и плакал в подушку. Больше всего от судьбы досталось ничем не приметному (если не считать старческих пятен) восьмидесяти двух летнему Владимиру Васильевичу Веретенникову, крупнейшему в России специалисту в области ствольной артиллерии, профессору и дважды лауреату Государственной премии. Ему две недели назад удалили селезенку, желчный пузырь и половину поджелудочной железы, а намеднишняя операция на правом глазу оказалось такой же неудачной, как и на левом. Когда его привезли с последней операции и объяснили ситуацию, он до ночи лежал безмолвно, потом прошептал потолку:

- Что же, жизнь закончена. Надо как-то по-тихому умереть…

Сказав это, он поднялся, пошел в туалет на ощупь, по пути наткнулся на тумбочку Василия Павловича. От грохота сопалатники бедняги проснулись, уяснив ситуацию, понесли его на кровать, уложили, и тут Владимир Васильевич обильно описался. Павловичи принялись искать белье, чтобы переодеть его, но не нашли, как и дежурную медсестру. Впрочем, та скоро явилась, сонная и недовольная, серая лицом от постоянного недосыпа (кроме этой больницы, она работала и в другой – ей, незамужней, надо было «одеваться», да и сын был оболтусом). Позевав, поменяла матрац и белье и, посоветовав позвонить насчет сменной одежды родственникам Павла Васильевича, удалилась по своим делам, то есть ушла ночевать в своей каморке, стены которой были облеплены ликами святых. Под ее халатом Василий Павлович углядел роскошный бюстгальтер, попахивавший духами «Черная Орхидея» и вспомнил Аллочку: людские жизни шли к своим концам всеми возможными тропами, часто грешными, и потому без изображений путеводных святых мало кто обходился.

Родственников у Владимира Васильевича Веретенников было много, однако дети и внуки жили в США, в самом Сан-Франциско, в Москве же обитала одна набожная сестра Анна, усердно посещавшая все молитвы и проповеди, и потому постоянно занятая для людей. Сообщив ей ситуацию, Павловичи уселись у кровати Веретенникова, и тут Василий Павлович обратил внимание, что правая нога Владимира Васильевича лежит как-то неестественно.