Вместо смерти (СИ)

В назначенное время он был на кладбище. Владимир Васильевич Веретенников выглядел в гробу как счастливый лауреат Государственных премий, профессор, воспитавший 13 кандидатов наук и 5 докторов. Он был румян и счастлив, и родственники, поналетевшие из США и прочих Европ, не могли им нарадоваться. Если он такой румяный, значит, их молитвы достигали ушей Всевышнего, и Тот заботился об их отце и дедушке, не давал ему страдать и переносить крайнее в одиночестве…

Бравый вид Владимира Васильевича поднял настроение Петрова. Как говаривал Зигмунд Фрейд, смерть ваших родственников, знакомых и вообще людей, это жизнь еще живущих, и Василий Павлович, радовался, что пока жив, радовался, что обогнал Веретенникова, на данном отрезке обогнал. Обогнал, хотя Владимир Васильевич прожил пока в общем счете на 30 лет больше, а ему, Василию Павловичу, предстоит химическая либо хирургическая кастрация.

На удивление Ани и Василия Павловича на церемонии народу собралось много, и некоторые были в камуфляже.

- Его сослуживцы! – догадался Петров, и стал высматривать среди них человека, который расскажет ему все. Он нашел его. Подошел со своим располагающим видом к пареньку лет двадцати или чуть больше, сказал:

- Этот Владимира Васильевича Веретенников был мой товарищ, мы были близки тридцать лет.

Паренек посмотрел на Петрова и сказал с малороссийским акцентом:

- А я знал его всего неделю… Но, уверен, что знаю его лучше вас, его жены, американских детей и внуков, - посмотрел на последних с неприязнью.

- Так близко можно узнать человека только на войне. Пойдемте в чебуречную, когда это кончится.

- Пойдемте. Только вы мне покажете потом, где Курский вокзал?

- Покажу и провожу. Вы знаете, что перед отъездом Владимир Васильевич сломал себе в туалете головку бедра? Как же он воевал?

- Как никто.

Засели они в «Советской» чебуречной на Тишинке. Выпили по сто водки, поели чебуреков.

Парень, его звали Володя, опьянел быстро, и стал рассказывать без принуждения:

- Когда его привезли, слепого, беспомощного, он сразу потребовал свою дальнобойную пушку, ну, за которую Госпремию получил. Ну, поискали на складах, нашли, привезли. Это было кино! Он сразу прозрел типа. Ему с нею и зенки были не нужны, так ее знал. Ощупал, обнюхал, сказал, что надо с нею сделать, потом отволокли его к командиру, чтоб он расчет себе вытребовать. Ну, чтоб его и снаряды кто-то носил. Командир смотрит на него, в затылке чешет. Людей мало, пушек нет, а этот полупокойник их требует. Но дал. Даже двух ведер краски хаки не пожалел, чтоб новенькой выглядела. И потом началось! Зарядят ему пушку, координаты дадут, а он потом пушкины штучки вслепую крутит, потом бабах! Бабах! Бабах! И батареи их нету. Неделю он их с землей ровнял, пока на той стороне специалист не появился. Русак, не американский, да такой, что стал снарядики свои рядом ложить, и сразу у нас двухсотые с трехсотыми пошли.

- Что-то знакомое, не разберу еще, - говорил нам Владимир Васильевич. – Петро что ли, Кравчук? Мы с ним до самого Берлина шли. Злой был, противотанковое ружье с собой возил, хотя их к тому времени сняли с вооружения. И после ужина шел в окопы, фрицев стрелять, весело ему было, нравилось, как противотанковая пуля фашиста надвое рубила. А может Дмитро, то есть Дмитрий Бондаренко, мы с ним эту пушку ладили? А сколько раз друг друга на фронтовых испытаниях спасли? Сколько раз считали, ни разу не сходилось…

Так и не угадал он. Но точно был уверен, что против него стояли Петро или Дмитро, стояли с охранением из свидомых. Они, то есть один из них, точно понял, кто супротив стоит, ведь они не только пушки строили, но и тактику и стратегию артиллерийского боя разрабатывали. В общем, не знаю, как, но не стали они в командира своего стрелять, а дали себя загубить вместе с охранением. Это я так считаю. А Владимира Васильевича убили тупо. Подогнали бандеровцы несколько «Градов» и лупанули в одно место. Перед отправкой в Москву Владимира Васильевича прибрали, осколки вынули и тому подобное. А мне от них выговор потом – я осколки эти в гроб положил, для супруги и детей его сволочных, а меня за это домой отправили.

Володя быстро опьянел, хотя и ел много. Петров ему искренне завидовал – сам он уже не мог так много есть и напиваться. Узнав, что у Володи все есть, включая любящую жену и детей, и что помощи ему не требуется никакой, он посадил его в такси, и остался один. Ему надо было побыть одному, чтобы все понять или, по-крайней мере, составить удобоваримую картину мира, в котором он вдруг очутился, послушав очевидца.

7.