Вместо введения. Помянем прошлое

В этой «толпе» руководящую роль играют те «союзники», о которых в сороковые и пятидесятые годы мечтали представители реализма, которых даже в реформенную эпоху реализовал теоретик «мыслящего пролетариата»[32]. «Союзники» сделались господами истории и при первом своем дебюте в новой роли заявили о себе с самой невыгодной стороны. Интеллигенты восьмидесятых годов попали в «мир борьбы и наживы», на шумный «рынок», в царство мертвых цифр и холодного расчета. Они, на первых порах, не видят никакой целесообразности в развитии нового класса. Они видят перед собой лишь «буржуя» и «хищника». Они отказываются пристальнее вглядеться в физиономию бывшего «союзника» интеллигенции, беспристрастно оценить его историческую миссию. Они ограничиваются тем, что с негодованием и презрением отвертываются от него; они убеждаются, что они бессильны в борьбе с «новым обществом», что тот путь, которым интеллигенция шла к торжеству в «героический» период своей истории, теперь оказывается ненадежным путем. Человеческое общество развивается далеко не по строго логическим законам. Современный человек руководствуется в своих поступках, главным образом, велениями страстей и инстинктов, чувств и желаний, а не велениями неподкупной чистой мысли.

Вера в силу разума, движущего историю, сменяется верой в моральную силу. Общественный прогресс, в глазах восьмидесятников-разночинцев, возможен только тогда, когда общество духовно перевоспитывается, когда оно будет руководиться чистыми желаниями, чувствами и инстинктами. Интеллигенция обращается к нравственной проповеди, создает учение о сильной нравственной личности, вершащей судьбы истории.

А тем временем «новое общество», «царство наживы» переживает медленную эволюцию: «буржуй» постепенно перерождается в «буржуа», эпоха «хищничества» сменяется эпохой последовательного экономического развития. Интеллигент-разночинец вглядывается в физиономию своего бывшего «союзника», начинает призадумываться над исторической миссией последнего. К этому его вынуждает его собственное положение: между ним и «бывшим союзником» устанавливается прочная зависимость; он видит, как их начинают связывать «железные» отношения.

И интеллигент спешит разобраться в этой зависимости и этих отношениях. В середине девяностых годов он произвел уже анализ этих отношений, он имеет уже готовое мировоззрение, он нашел «новую истину». Он решительно отказывается верить в идеал критически мыслящей личности, в идеал семидесятых годов, в идеал нравственной сильной личности…

Так на протяжении XIX века сменяли друг друга различные типы передовых интеллигенций. Каждая из этих интеллигенций создала свою веру, поклонялась своей истине. И вера, и истина каждой интеллигенции строго определялись условиями той общественной среды, в которую были поставлены интеллигенты. И вера, и истина каждой интеллигенции была честной верой и честной истиной.

Курьер. 1901. № 8