Читаем Вначале был звук полностью

Городки совсем крохотные, но это города, каждый со своим названием и историей. В каждом — традиционная площадь с ратушей, костелом, ресторанчиками. Дома на вид просты и рациональны. Откладываются в сознании как «старые» и не сразу понимаешь, что им по 200-300-400 лет. Самому старому — тысяча, и он ничем не отличается от трехсотлетних, и в нем точно так же живут люди. Горожане — приветливы и незатейливы, они не важничают и не заигрывают с тобой — удивительное сочетание общительности, юмора и чувства собственного достоинства. Джузеппе (очень похож на Георгия Данелию) — успешный риелтор, строитель и владелец нескольких вилл — ездит на простецком мотороллере. Говорит, что, во-первых, нравится, а во-вторых, по узким улочкам удобнее. («Эге — подумал я, — что, узкие улочки — это основание не купить шестисотый и не ездить как все?») Но я не про это.

В зеленоватой прозрачной воде озера Комо (не цветет, собака — целлюлозного комбината на них нет!) лениво плавали рыбы. Рыбины! Последний раз я видел такое в Африке, но посреди совершенно дикой саванны. Рыбины очень напоминали нашу озерную форель. Они грелись у самой поверхности. Посетители ресторанчика, нависавшего над водой, крошили им булки. Рыбы, не спеша с достоинством пробовали. («Ну, все понятно, смекнул я — заповедник. Нельзя ловить. Хотя, что же, заповедник — это основание, чтобы не ловить?» — тут же вспомнил я родину.) «Да нет, — сказал Джузеппе, — никакой это не заповедник, пожалуйста, ловите». «А что же не ловят?» — изумился я. «А они сейчас не очень вкусные — не сезон».

Я попытался представить себе озеро, окруженное городками (ладно, деревнями) в глубине нашей страны, и чтобы по нему так же плавали непуганые рыбы — и не смог. При всем богатстве своего воображения. Нет, озеро с городком могу, скажем, Переславль-Залесский. А с рыбами — нет. Переловят, перетравят, перебьют за полгода. И даже не потому, что жрать нечего (хотя и это тоже), а просто — чего они? Потому что человек преобразует окружающую его среду в соответствии со своими представлениями о прекрасном. Поэтому немыслима у нас в глубинке неразбитая автобусная остановка, или свежевыкрашенный забор без слова «хуй», или свободно плавающие в речке рыбы. Раздражают. Не вписываются.

Господи, сделай что-нибудь с нами со всеми.

Если сможешь.

Опрокинутый мир

Давайте я вам расскажу про свою жизнь. Вообще-то, я музыкант. Если точнее, автор-исполнитель. То есть я сам пишу песни и сам исполняю их со сцены. В этом я вижу свое основное предназначение, этим же объясняю интерес к себе со стороны окружающих. Я работаю над песнями постоянно. Это интереснейшее и мучительное занятие. Примерно раз в два года я замечаю, что песен набралось достаточно для записи альбома.


Тогда я иду к своим музыкантам, показываю, что у меня получилось, мы вместе думаем, как эти песни сыграть и спеть. Когда все решено и отрепетировано, я ищу студию, и мы записываем альбом. Потом мы вместе с художником придумываем оформление, заключаем договор с выпускающей компанией и, альбом готов. Альбом, как ни верти, завершение какого-то жизненного этапа. Не так-то этих этапов в жизни и много.

Итак, альбом готов, и осталось подарить его человечеству. Для этого необходимо, чтобы человечество как минимум узнало, что ты записал новый альбом. И я иду на телевидение. С альбомом в зубах.

«Ух ты, — говорят, — какая пластинка! Поздравляем. А мы как раз хотим предложить вам сняться в новой программе. В прайм-тайм. Только там надо на коньках». «Но я не конькобежец!» — изумляюсь я. «Так в этом-то все и дело!» — говорят мне. «Это-то самое интересное! Видите — все артисты уже снимаются». — «А может, лучше приличный музыкант, чем плохой фигурист?» — «Нет-нет. Ну не хотите на коньках — давайте под куполом цирка». — «А может, все-таки лучше музыку?» — «Нет-нет, это никому неинтересно. У нас тут рейтинг». — «Вот удивительно, — думаю я. — На концерте интересно, а по телевизору — нет». Ладно. Дарю пластинку, ухожу.

На радио. Рассматривают пластинку, восхищаются. Я: «А?..» Они: «Андрей Вадимович, ну вы же знаете — это не наш формат. Наш слушатель это слушать не будет». Интересно: мой — будет, а ваш — нет. А какое тогда радио мой слушатель слушает? Или вообще никакое? Дарю пластинку, ухожу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное