Вначале их было двое... (сборник)

Гирш и Аким Федорович вышли с собрания последними.

Над Дубовкой стояла морозная беззвездная ночь.

— Как ни крути, Гирш Исаакович, а мне пора сдавать свой пост другому, — начал Касатенко.

Гирш молчал. Похоже было, что он согласен с Акимом Федоровичем.

— Такой открытой критики в мой адрес я еще не слыхал. Правильно говорили и указывали, что я не вижу перспективы. Завтра на правлении попрошу освободить меня.

— Что за важность, что тебя сильно критиковали. Подумаешь… И меня не меньше твоего критиковали, хотя это было пе на партийном собрании. Важно, что критиковали по-людски, с душой. По-твоему так выходит — коммуниста покритиковали, а он обиделся и ушел в отставку. Не расстраивайся, Аким. Вот что я тебе скажу. Первое — ты хороший хозяин. Умеешь считать и придержать рубль. Это неплохо. Второе — человек ты честный. Правда, грубоватый, зато зря ничего не обещаешь. А сказал — держишь слово. Третье — тебя, прямо скажу, боятся. Ты не постесняешься и призовешь к порядку любого. Так что дисциплину держишь на высоте. По секрету, именно за это тебя еще раз избрали. Поработаем еще, раз партия доверяет нам.

Было уже очень поздно.

— Ну, как там Зоя? — вдруг спросил Аким Федорович.

— Пишет — хорошо.

— Ага.

И они разошлись по домам.

Утром Аким Федорович подписал платежные ведомости механизаторам.

23

После своего неоправданного грубого поведения в здании сельхозинститута Павел отправился на вокзал пешком и дорогой укорял себя:

«Как же это я так? Ведь Зоя разыскала меня, пришла… А я… от ревности с ума сошел! Эх!»

На вокзале он увидел в киоске «Книгу о вкусной пище» и не раздумывая купил ее для Матрены Григорьевны. Самому вручить подарок Зоиной матери он не решился, послал книгу с мальчишкой.

Мотря спросила мальчика:

— От кого?

— Павел прислал… Лукьянихин.

Книга насторожила Матрену Григорьевну: неужели Зоя все-таки дала слово этому парню, раз он ей подарки присылает?

Когда правлению колхоза понадобилось послать в область человека, Гирш сказал жене:

— Готовьтесь, завтра поедем в город.

Мотря и Елена захлопотали. Напекли пирогов, зажарили цыплят…

Зое не телеграфировали, чтобы не беспокоить ее: поезд приходит в город в шесть утра. Остановились в гостинице. Мотря и Елена привели себя в порядок и отправились в магазины, а Гирш пошел по своим делам.

И только в пять часов вечера они приехали в общежитие.

— Гурко еще не пришла, — заявила дежурная, но в этот момент сзади послышалось:

— Мама!

Приезд Зоиных родных обрадовал Лиду Боженко: она любила поесть, а Зое привезли много вкусных вещей.

Вечером, к большому удовольствию Матрены Григорьевны, появился Соболевский.

Борис пригласил Зоиных родных в гости. Вместе со всеми отправилась к Соболевским и Лида. Мать Бориса, Розалия Александровна, знала, что в Дубовке Борис не раз гостил в доме Гурко, и решила достойно встретить друзей сына.

Семью Гурко принимали радушно. После обеда профессор увел Гирша в свой кабинет и стал расспрашивать о жизни и делах колхоза.

Борис наблюдал — нравится ли его матери Зоя? Он все не решался просить Зою петь, девушка она с характером, может отказаться, не объясняя причины.

Выручил профессор. Вернувшись с Гиршем в столовую, он обратился к Зое:

— Борис много хорошего рассказывал о вас. Смею просить…

За рояль сел Борис. Зоя предложила спеть дуэт вместе с Лидой. Затем вдруг попросила Бориса принести скрипку, и тогда полились звуки народных мелодий, которые когда-то на скрипке исполнял ее отец. Эти мелодии не раз напевала ее мать. Матрена Григорьевна тихо шептала:

— Ах, доню, доню!..

Отложив скрипку, Зоя попросила спеть что-нибудь Лиду. И наконец, запела сама:

Чого ж вода каламутна…

Профессор, словно догадываясь, о чем думает Гирш, сказал ему:

— У Зои большие способности…

Семья Соболевских проводила гостей до самой гостиницы. Матрена Григорьевна в душе торжествовала.

В первые минуты после ухода Соболевских Зоя не могла понять, почему у нее на душе остался неприятный осадок. Соболевские приняли их с искренним радушием. Борис не давал понять, что приглашению родных Зои в его семью придает какое-то особое значение. И все же, когда Зоя вернулась в общежитие, ей стало не по себе.

Она перебирала в памяти все, о чем говорилось у Соболевских. Как будто ничего особенного и не было. В чем же дело?

Наконец поняла: ее пребывание в доме Соболевских носило характер своеобразных смотрин.

— Неужели? — подумала Зоя вслух.

Ну да, так оно и есть. Теперь понятно, почему Розалия Александровна так внимательно разглядывала ее, почему Борис уделял столько внимания ее матери и не жалел похвал Гиршу. Борис, наверное, считает, что он осчастливит Зою, если введет ее в свою семью…

В комнате было темно. Зоя не включала свет, словно боялась, что при свете рассеются ее сомнения, а ей хотелось додумать все до конца.

Вдруг она представила себе Павла, его ясный, серьезный, вопрошающий взгляд.

«Неужели, — казалось, спрашивал Павел, — все, о чем мы говорили с тобой на берегу реки, забыто тобой?»

— Нет! — громко сказала себе Зоя.