Мы сидим в тишине, пока самолет не выруливает на взлетную полосу и не взлетает. Чарли опирается на ладонь и сосредотачивается на просторе предрассветной темноты за окном.
— Темнее всего перед рассветом, — тихо констатирую я, зная, что такая как она девчонка оценит образность пословицы.
После долгой паузы Чарли спрашивает:
— Как скоро я увижу свет?
— Раньше, чем мы вернемся на землю. Самолет нас унесет на более перспективную высоту, так что мы «проснемся» первыми, дабы увидеть солнце.
— Буквально в стиле «проснись и пой»? — спрашивает она с озорной улыбкой, поворачиваясь ко мне, чтобы увидеть, оценил ли я ее шутку.
Не могу сдержать переполняющую меня улыбку.
— Я был прав, думая, что ты предпочитаешь место у окна?
Чарли кивает.
— Я - мечтательница, — бубнит она.
Я обдумываю ее откровение.
— Это меня нисколько не удивляет. Всегда была?
Она задумчиво покусывает губу, слегка наклоняясь ко мне.
— Особенно в последние несколько лет. Думаю, именно поэтому мне нравится бегать и рисовать. Бегаю, чтобы отдохнуть от гиперактивного воображения, а рисую, чтобы использовать то же самое воображение. Не думаю, что смогла бы функционировать без сочетания этих двух факторов.
Когда она объясняет подобные вещи, прекрасно видно всю полноту ее души.
— Понимаю, что ты имеешь в виду. Я тоже бегун.
Чарли улыбается:
— Догадалась по футболу, — затем провела взглядом по моей груди и прессу, — и по другим вещам.
Сжимаю руками сиденье из-за ее откровенной оценки моего тела. Понимает ли она, насколько открыта? Как сильно заводит меня?
— Ты когда-нибудь участвовала в марафоне? — спрашиваю я, пытаясь игнорировать нашу неуловимую химию.
— Нет, но думала об этом в последнее время. Может быть, я дойду до этого.
Я снимаю кожаную куртку. В салоне гораздо теплее, чем было на посадочной полосе.
— Попробуй. Потрясающее чувство, когда пересекаешь финишную черту.
— Бежал Нью-Йоркский марафон?
— И Бостонский. Не уверен, какой мне больше понравился.
Чарли приподнимает брови.
— Впечатляет.
Я киваю, желая отвести от себя разговор.
— Беннетт рассказал, что вы ужинали вчера вечером.
— Ага. — Она проводит рукой по волосам и скручивает их в маленький балетный пучок, подчеркивая элегантные скулы и шею. — Я нервничала из-за съемки, поэтому была рада побегу.
Почему Чарли нервничала?
— Так как это твоя первая обложка? — интересуюсь я.
Она прикусывает губу.
— Да. Просто не знаю, чего ожидать. — Ее голос понижается до шепота, но все погружены в разговоры, так что нас не должны подслушивать. — Честно говоря, чувствую себя немного не в своей тарелке, — говорит Чарли, снова поворачиваясь к окну. У меня сжимается желудок; она - самое прекрасное существо в мире, и я ненавижу, что Чарли иногда этого не видит. Она знает, что красива, но ее не должны пугать модели в самолете; они и рядом не стоят с ее красотой.
Я поворачиваюсь к ней так, что коленями ударяются о край ее сидения.
— На моей первой съемке для модного журнала я понятия не имел, что делал. Они наняли меня из-за работы для «National Geographic» и журнала «Time», но когда я добрался до съемочной площадки, я чуть не сбежал. Я не был готов войти в этот мир. Модели - интересный объект для фотографирования, и мне пришлось поработать с изрядной долей сумасшедших, — я наклоняюсь ближе, — некоторые из которых находятся в этом самом самолете.
Чарли смеется, а затем поворачивается ко мне полностью, поднимая колени к груди и откидывая голову на кожаное сиденье, чтобы я смог полностью завладеть ее вниманием.
Я продолжаю:
— Но я просто сосредоточился на работе, и это сработало.
— Звучит довольно просто. — Чарли кивает, но ее глаза светятся темным, мутно-синим; видимо, все еще борется с другой мыслью.
Тут же она объясняет:
— Я также нервничаю из-за славы. Я почти жалею, что не могу просто быть на заднем плане снимков.
Желание иметь личную жизнь не является чем-то особенным, но по какой-то причине мне кажется, что не по столь очевидным причинам Чарли прячется от света прожекторов.
— Тебе не нужно фоткаться на обложку, если не хочешь, — предлагаю я. — Черт возьми, тебе не обязательно делать фотосессию, если ты этого не хочешь. Можешь побыть моим помощником. — Я подмигиваю ей и вознаграждаюсь одной из ее останавливающих сердце улыбок.
— Все в порядке. Мой агент, Жанет, оценила эту фотосессию для меня объективно. Деньги, которые я заработаю, позволят мне какое-то время рисовать без перерыва, а мне это как никогда по душе.
Умная девочка.
— Ты хотела бы выставить свои работы?
Чарли обдумывает эту мысль.
— Не уверена. Когда я начинала, это был глубокий психологический процесс. Я никогда не думала делиться с кем-то своими работами. Но смешно то, что это абстрактные картины. Никто не поймет, что именно я имела в виду, когда писала их. — Чарли рисует кружки на сиденье. — Это не автопортреты или тому подобное.
Несколько секунд я обдумываю ее слова и говорю:
— Думаю, это было бы хорошим началом. Иногда, делясь чем-то своим с миром, ты можешь почувствовать себя... высвобожденным.