Вне подозрений

Лучше сменить тему. И я, стараясь не выдать своей зависти, как можно беспечнее спрашиваю Клару о детях. Дочь – ей одиннадцать – стала интересоваться мальчиками. Старшему сыну надо бы поднапрячься и подогнать учебу, не то с его нынешними оценками в старшие классы не примут, а без них университета не видать как своих ушей. Младший доводит ее до белого каления, вечно у него грязь и бардак. Клара надевает маску тупого подростка и гнусавит:

– Ну где моя кофта «Топман»? Чё, еще грязная?! Я ж ее на пол бросал! А чё она до сих пор не постиралась?!

Преувеличивать кошмарность своих отпрысков – еще один Кларин способ меня поддержать, показать мне, что большая семья – вовсе не залог счастья.

Разговор перескакивает на работу: заведующий кафедрой ударился в политику, десятый класс отбился от рук. Клара спрашивает про Робин – ее все мои знакомые обожают, – и я рассказываю, какая умница наша новоиспеченная мамочка.

– Надеюсь, на Пасху с ней увижусь. И ты тоже, если поедешь со мной.

Клара хочет знать, нашла ли я подход к Марте.

– Если бы… – Вздыхаю. – Я хочу с ней подружиться. Меня вечно мучает мысль, что она одна-одинешенька в чужой стране, должно быть, чувствует себя ужасно… Но все мои попытки поговорить с ней почему-то проваливаются. Она, кажется, не хочет иметь со мной дела.

– Может, у тебя завышенные ожидания? Вряд ли она станет второй Робин.

– У нее маниакальная страсть к уборке.

– Разве это плохо?

– Наверное, не плохо. Хорошо. Да и Милли с ней вроде ладит. С Милли Марта совсем другая. Это перевешивает все.

– Все?! По-моему, ужиться с человеком, с которым тебе некомфортно – задачка не для слабонервных. Бррр!

– Ну, значит, надо искать подход. Хотя – чем больше я стараюсь, тем хуже получается…

Женщина у барной стойки – волосы чуть не до попы, «молнии» на лодыжках – то и дело на меня оглядывается. Никак не может вспомнить, где меня видела (в один спортзал с ее сестрой хожу, что ли?). Те, кто меня «опознал», обычно пялятся не так откровенно.

Клара ничего не замечает. С кофе и тортом покончено. За окном темнеет, сгущаются тучи, стремительные, низкие, будто призыв к борьбе. Или намек на то, что пора возвращаться к домашнему уюту. Я поднимаю с пола сумку – дорогущую, шикарную; подарок Филиппа на Рождество; я специально убрала ее из виду (что, если подруга знает, сколько эта вещичка стоит?) – и кладу ее под столом на колени. Готовность номер один к выходу. Но у Клары другие планы, ей не дает покоя один вопрос. И она решается:

– Какое оно – мертвое тело? Как выглядит?

Я смотрю на нее с интересом:

– Меня об этом никто не спрашивал. Обычно вопросы звучали поделикатнее: что чувствуешь, когда находишь мертвого? А не как он выглядит, этот мертвый… Хотя их-то, может, как раз это и интересовало – как выглядит. До меня только сейчас дошло… Вот так и выглядит – как тело… не человеческое существо, просто плоть. Жутко избитая, вся в синяках – но просто плоть, больше ничего… Душа действительно покидает тело, правда. Во всяком случае, я так думаю.

– Страшно было?

– Нет. Вот умирающий человек – это страшно… Или зомби – тянущаяся из могилы рука… А мертвых-то чего бояться?

– Ну и чудесно, – соглашается Клара.

На улице мы обнимаемся. До чего же она худенькая, такие хрупкие плечи! Возле букмекерской конторы «Уильям Хилл» мочится на стену потрепанный мужичок. Мы с Кларой стоим у торгующего украшениями магазина: скачущие кролики, усыпанные птичками абажуры… Дождь ненадолго стихает – я (ура!) как раз успеваю поймать такси – и в уюте машины мне верится, что весь этот, как выразилась Клара, «кошмарный сон» остался позади… Я спасу свою семью… и мертвая девушка уже в прошлом…

Но он снова здесь. В глубине души я подозревала, что он объявится, и – как это часто случается, если чего-то постоянно ждешь со страхом, – я даже чувствую облегчение.

…Надо было послушать Клару и ехать на метро. Но пользоваться общественным транспортом я уже отвыкла, а на такси поездка заняла целую вечность. Водитель выбрал какой-то странный маршрут: по Уэст-уэй, через Эрлс-Корт. Стив (ему сейчас хорошо, тепло и уютно, он дома в Уоллингтоне, у жены под крылышком) рассказал бы таксисту все, что о нем думает. Лондон мерцающими расплывчатыми пятнами проплывал за окном; волнами накатывал ливень, то стихая, то усиливаясь; колеса шумно разбрызгивали воду; скрипящие «дворники» мельтешили по стеклу… И дождь смывал мой оптимизм. Фулхэм-Бродвей… здесь была моя первая квартира. Как удручающе, район будто выставляет напоказ самые неприглядные стороны современного города: в сточных канавах гниют овощи, от метро суетливо бегут люди в мокрой одежде. Мост Баттерси… река вспенилась, рябая, мутно-коричневая. Тринити-роуд… мы почти дома… вдоль дороги тянется парк, мрачный, серый… Тиканье «поворотника», такси ныряет в узкий проход за тюрьмой, и становятся видны теннисные корты: дождь прогнал с открытого места группу школьников, маленькие фигурки съежились под деревьями. Значит, оцепление полиция сняла.