Вне правил

Я смотрю на него как на отъявленного лжеца, после чего подхожу к столу с вещдоками и беру большую цветную фотографию, где Кистлер лежит на носилках на пороге отделения экстренной медицинской помощи в больнице. Его лицо хорошо видно. Поскольку этот снимок уже включен в список доказательств, я передаю его Кистлеру и спрашиваю:

— Это вы?

Он озадаченно смотрит и подтверждает:

— Да, это я.

Судья разрешает передать фотографию присяжным. Они долго ее разглядывают, затем возвращают мне.

— А теперь, блюститель порядка Кистлер, не могли бы вы рассказать, глядя на эту фотографию, что у вас на лице?

Он улыбается, явно чувствуя облегчение. Сущие пустяки.

— Это маскировочная краска.

— Ее еще называют «боевой раскраской»?

— Верно, у нее несколько названий.

— А какова цель этой боевой раскраски?

— Для маскировки.

— Это важный элемент, верно?

— Само собой.

— Он нужен, чтобы повысить безопасность людей на боевом задании, верно?

— Именно так.

— А сколько из восьми блюстителей порядка в ту ночь нанесли себе на лица черную боевую раскраску?

— Я не считал.

— Все наши блюстители порядка раскрасили в ту ночь лица черной краской?

Он знает ответ и уверен, что я тоже.

— Не могу сказать наверняка.

Я подхожу к столу и достаю толстую папку со свидетельскими показаниями, причем делаю это так, чтобы ему было видно.

— А теперь, блюститель порядка Кистлер…

Финни вскакивает с места и вмешивается:

— Ваша честь, я протестую. Он постоянно использует термин «блюститель порядка». Я считаю…

— Вы использовали его первым, — обрывает его судья. — Вы сами так выразились. Протест отклонен.

В конце концов мы устанавливаем, что свои лица черной камуфляжной краской разрисовали четверо полицейских, и к тому времени Кистлер уже похож на глупого подростка, играющего с цветными карандашами. Теперь пришло время отвести душу по полной.

— Скажите, блюститель закона Кистлер, вы любите играть в видеоигры, не так ли?

Финни снова на ногах:

— Протестую, ваша честь. Не имеет отношения к делу.

— Протест отклонен, — резко заявляет судья, даже не глядя на прокурора.

Полиция, похоже, уже начинает доставать судью Пондера своим враньем. Сейчас у нас на руках все козыри — что для меня большая редкость, — и я не знаю, как ими лучше распорядиться. Стоит ли ускорить процесс и передать дело на рассмотрение жюри, пока оно на нашей стороне? Или продолжить в прежнем режиме и постараться набрать как можно больше очков?

Набирать очки мне нравится гораздо больше, к тому же я чувствую, что присяжные на моей стороне и с удовольствием наблюдают, как полицейских сажают в лужу.

— А какие игры вам больше всего нравятся?

Он называет несколько игр — невинных и почти детских, — отчего выглядит переростком-пятиклассником. Они с Финни понимают, к чему ведут эти вопросы, и пытаются смягчить удар. Однако Кистлер этим делает себе только хуже.

— Сколько вам лет, мистер Кистлер?

— Двадцать шесть, — отвечает он с улыбкой, на этот раз честно.

— И вы до сих пор играете в видеоигры?

— Да, сэр.

— И на эти игры вы потратили не одну тысячу часов, верно?

— Наверное.

— И одна из ваших любимых — «Смертельное нападение-три», не так ли? — Для наглядности в моих руках внушительная стопка листов с его показаниями, данными под присягой, — я заставил его признаться, что еще в детстве он подсел на видеоигры и до сих пор их любит.

— Можно и так сказать. Да, — соглашается он.

Я протягиваю ему листки, будто склянку с ядом, и спрашиваю:

— Вы говорили под присягой, что играли в «Смертельное нападение-три» последние десять лет?

— Да, сэр.

Я поворачиваюсь к судье Пондеру:

— Ваша честь, я хотел бы продемонстрировать присяжным короткий клип из «Смертельного нападения-три».

Финни вскакивает с места как ужаленный. Мы с ним яростно спорили об этом целый месяц, а Пондер откладывал решение до самого последнего момента. И вот этот момент наступил.

— Вы меня заинтриговали. Давайте посмотрим, — соглашается он.

Не в силах скрыть негодование, Финни в отчаянии бросает блокнот на стол.

— Избавьте нас от театральных жестов, мистер Финни, — резко одергивает его судья. — Сядьте на место!

Судья редко занимает мою сторону, и я не знаю, как лучше себя вести.

В зале гаснет свет, сверху опускается экран. По моей просьбе один компьютерщик смонтировал пятиминутный клип видеоигры. Согласно моим указаниям, он врубает звук на полную мощность, и жюри вздрагивает при виде внушительных размеров солдата, который вышибает ногой дверь, в то время как вокруг грохочут взрывы. Животное, напоминающее собаку, но со сверкающими зубами и огромными когтями бросается на солдата, однако наш герой успевает его застрелить. В окна и двери лезут злодеи, а он всех их уничтожает и отправляет в ад. Видно, как летают, рикошетят и взрываются пули. Тела разрываются на куски. Кругом потоками льется кровь. Люди кричат, стреляют и умирают с убедительным драматизмом, и уже через две минуты все становится ясно.

А через пять минут всем присутствующим нужен перерыв. Изображение гаснет, включается свет. Я перевожу взгляд на Кистлера, который по-прежнему находится на свидетельской трибуне, и интересуюсь: