Вне России

На следующий день мне уезжать, и со мной вместе уезжает, похоже, весь Куршевель. Вот в Les Airelles горничные накрывают до следующий зимы мебель пленкой, в спа-центре сливают воду из джакузи, а мне передают в подарок пакет с пасхальными шоколадными яйцами: «Мы закрываемся, приезжай в декабре, будут специальные цены». Вот из бутика Lacroix вывозят на склад нераспроданные лыжи: пасхальные каникулы в Европе закончены, магазин будет закрыт. Вот в офисе по туризму просят не забыть упомянуть о новой автоматической магнитной системе, пристегивающей к креслам подъемников детей, и о возможности зарядить деньгами старые пропуска на подъемники через интернет, – но это тоже теперь только в декабре. У инструкторов сегодня последний рабочий день. Куршевель закрывается до следующей зимы, и буквальностью закрытия я слегка ошарашен. Я спрашиваю, что же работает летом.

– Летом Куршевель – это стройка, – следует ответ. – Ну как, приедешь на следующий год? Le saison est fini!

Я мотаю головой и говорю, что буду еще непременно кататься под Петербургом, где в Коробицыно закрывают подъемники лишь в середине мая, – но не говорю, что там два курорта разгородили гору забором, как берлинской стеной, и который год не могут договориться об общем допуске на склоны.

В русский Куршевель мне не вернуться, потому что больше нет русского Куршевеля, а есть четыре французских альпийских станции, на любой вкус и кошелек, с отличными инструкторами, с улыбающимися продавцами, где горы общие на всех, и это такие прекрасные горы, что когда мчишь с вершины вниз, то от перепада давления закладывает уши, а он смены красот захватывает дух. А с другой стороны, вернуться придется, потому что «русский Куршевель» – это ведь не место, а состояние нации.

И не надо никуда ехать, чтобы в этом убедиться – достаточно просто постоять в московской пробке, когда дорогу перекрывают ради кортежа с мигалками.