Вне рутины

— Есть у меня, кромѣ того, браслетъ съ брилліантами и брошка съ брилліантами, которые я наслѣдовалъ отъ покойной жены. И они поступятъ въ достояніе будущей моей подруги. Есть золотые дамскіе часы. Они ждутъ того-же предназначенія. Затѣмъ, мѣдной посудой у меня заставлена вся кухня, а что до столоваго серебра, то его имѣется у меня на восемнадцать персонъ. Это все послѣ покойницы жены, которая была у меня купеческаго рода.

— Можетъ быть платья остались послѣ покойницы жены? — не унималась Соняша. — Перечислите и ихъ.

— Остались. И очень хорошія, дорогія платья. Есть даже матерія въ кускахъ, — отвѣчалъ Іерихонскій, сдѣлалъ послѣдній глотокъ чая изъ стакана и поднялся изъ-за стола. — Не смѣю утруждать васъ больше своимъ присутствіемъ. Позвольте поблагодарить васъ за радушный пріемъ и угощеніе и раскланяться. Мое почтеніе.

— Посидите еще, Антіохъ Захарычъ… — начала было Мапефа Мартыновна.

— Нѣтъ-съ, пора. Хорошенькаго по немножку. Да надо будетъ просмотрѣть еще къ завтрему кое-какія дѣловыя бумаги. Есть пословица: гуляй, дѣвушка, гуляй, да дѣла не забывай. Будьте здоровы.

Онъ подошелъ къ Манефѣ Мартыновнѣ и поцѣловалъ у ней руку, приблизился къ Соняшѣ, и когда та подала ему руку, спросилъ:

— Удостоите по примѣру мамаши?

— Да ужъ цѣлуйте, — отвѣчала Соняша и Іерихонскій взасосъ чмокнулъ ея руку.

XIV

Когда Іерихонскій удалился отъ Заборовыхъ, Соняша разразилась громкимъ смѣхомъ.

— Вотъ дуракъ-то! — кричала она, козой бѣгая по комнатамъ, держась за бока и продолжая хохотать, хотя въ смѣхѣ ея звучало что-то неестественное. Мать смотрѣла на нее и покачивала головой.

— Ужасно твое съ нимъ обращеніе! Прямо ужасное обращеніе! — сказала она.

— Ахъ, оставьте пожалуйста. Онъ этого заслуживаетъ. Что онъ въ квартиру швейцара пришелъ, что-ли? Къ безграмотной дочери швейцара бѣлошвейкѣ онъ сватается развѣ, что вздумалъ вдругъ прельщать ее перечисленіемъ всѣхъ своихъ достатковъ и домашнихъ вещей! Онъ, я думаю, долженъ видѣть и понимать, что я дѣвушка съ высшимъ образованіемъ, извѣстнаго лоска, безъ предразсудковъ.

— Оставь пожалуйста. Вотъ лоска-то у тебя и нѣтъ. Если-бы ты была съ лоскомъ, ты не высмѣивала-бы его такъ. Слушала-бы и была равнодушна къ его словамъ. Ну, отвѣчала-бы что-нибудь, а только иначе… А ты вѣдь прямо издѣвалась надъ нимъ. Вѣдь это было издѣвательство.

— А если онъ видѣлъ издѣвательство, то отчего-же онъ не остановился сейчасъ-же въ перечисленіи шубъ, жениныхъ платьевъ и мѣдной посуды? Нѣтъ, онъ просто дуракъ, и-я удивляюсь, какъ такой дуракъ могъ дослужиться до генеральскаго чина! — восклицала Соняша и продолжала хохотать.

— Нѣтъ, онъ не дуракъ, — стояла на своемъ мать. — А вотъ ты дура-то, что не хочешь его понять. Развѣ не видишь, что человѣкъ влюбленъ въ тебя, сватается, не смѣетъ спросить твоего отвѣта на сдѣланное въ письмѣ предложеніе?.. Вѣдь онъ сдѣлалъ тебѣ предложеніе. Сдѣлалъ предложеніе, ждетъ отвѣта, чувствуетъ твое превосходство и старается прельстить тебя своимъ благосостояніемъ. Вотъ и все. Все это, можетъ быть, не свѣтски, не какъ обыкновенно, очень угловато, но вѣдь онъ и говоритъ про себя, что онъ дѣйствуетъ внѣ рутины. Онъ прямо въ ротъ тебѣ кладетъ, что онъ готовъ тебѣ даже все приданое сдѣлать, подарить хорошую ротонду мѣховую, брилліанты и даже выигрышные билеты.

— Да не надо мнѣ ничего этого, потому что замужъ я за него не пойду, — отвѣчала Соняша.

— А онъ думаетъ, что пойдешь, надѣется и старается себя обрисовать передъ тобой во всѣхъ чертахъ, чтобы ты видѣла, что онъ за человѣкъ есть. По моему, надъ нимъ не только не слѣдуетъ издѣваться и пренебрегать имъ, а прямо надо быть ласковой и пріятной. Человѣкъ онъ со средствами, въ чинахъ и можетъ быть для тебя хорошимъ мужемъ.

— Да ужъ слышали, слышали, слышали! Нѣсколько разъ слышали! — съ неудовольствіемъ отвѣчала Соняша и, прекративъ разговоръ о Іерихонскомъ, пошла переодѣваться въ капотъ.

Черезъ полчаса, убравъ съ кухаркой въ столовой принадлежности чаепитія, Манефа Мартыновна застала дочь въ спальнѣ, сидѣвшею передъ открытой книгой и кушавшей конфеты, принесенныя Іерихонскимъ. Она улыбнулась и сказала дочери:

— Ага! Надъ Іерихонскимъ издѣваешься, а конфеты-то его все-таки ѣшь.

— А что-жъ, выбросить ихъ, что-ли? — отвѣчала Соняша и предложила матери:- Не хотите-ли вотъ засахаренную грушу?

— Кушай ужъ ты. А я боюсь, зубы не разболѣлись-бы. Вѣдь никто изъ твоихъ молодыхъ поклонниковъ никогда не подносилъ тебѣ ни конфетъ, ни цвѣтовъ, а Іерихонскій сразу и то, и другое…

— Да вѣдь это нынче и не принято.

— Вздоръ. Оттого, что тѣ всѣ, что называется, шантропа, а этотъ человѣкъ основательный, человѣкъ съ настоящими солидными намѣреніями, влюбленный въ тебя и ищетъ случая хоть чѣмъ-нибудь передъ тобой выслужиться.

Соняша улыбнулась.

— Бомбоньерка съ конфетами три рубля и гіацинты рубля три. Хороша выслуга! — сказала она.

— Однако, твой лейтенантъ и этого тебѣ не подносилъ.

— Дался вамъ этотъ лейтенантъ! Какъ что — сейчасъ лейтенантомъ попрекать.