Вне рутины

— Ну, прощайте, дѣтки дорогія. До радостнаго утра… — продолжала Манефа Мартыновна, цѣлуя дочь и перекрестила ее. — Завтра утречкомъ я забѣгу, — прибавила она, поцѣловалась съ Іерихонскимъ и опять обратилась къ дочери:- Вѣдь вотъ, по правиламъ-то и по обычаю, я должна-бы была переодѣтъ тебя въ капотъ, расчесать тебѣ косу…

— Уходите, уходите безъ правилъ и безъ обычаевъ! — замахала руками Соняша. — И такъ ужъ много было всякой китайщины.

Манефа Мартыновна тяжело вздохнула и отправилась къ себѣ домой.

XXX

На другое утро послѣ свадьбы Соняши Манефа Мартыновна проснулась раньше обыкновеннаго, взглянула на пустующее послѣ дочери въ спальнѣ мѣсто и сейчасъ-же мелькнуло у ней въ головѣ: «что она? какъ она? угомонилась-ли? примирилась-ли съ своемъ положеніемъ»?

«Ну, что такого особенно худого въ этомъ Іерихонскомъ, что Соняша такъ становится на дыбы? — разсуждала она, одѣваясь. — Только одно развѣ, что староватъ немножко. А остальное все такъ, что лучшаго и желать не надо. И въ большомъ чинѣ онъ, и со средствами, и знакомство у него хорошее. Самъ онъ ласковый, угодливый, предупредительный. Ужъ какихъ, какихъ капризовъ она ему не предъявляла, а онъ со всѣмъ соглашается. Иногда вѣдь прямо дерзничаетъ она передъ нимъ, а онъ и дерзости сноситъ. По моему, прекраснѣйшій, хорошій человѣкъ, а она закусила удила и фордыбачитъ».

Манефа Мартыновна вышла въ столовую пить кофе. Ей ужасно хотѣлось поскорѣй повидать дочь и узнать, какъ она провела ночь на новосельѣ, но было еще слишкомъ рано, и Манефа Мартыновна опасалась потревожить сонъ новобрачныхъ. Съ большимъ нетерпѣніемъ взглядывала она на часы и ей казалось, что часовыя стрѣлки двигаются очень медленно.

Іерихонскіе сегодня обѣщались обѣдать у Манефы Мартыновны. Она начала заказывать обѣдъ Ненилѣ и, дабы заполнить чѣмъ-нибудь то время, пока она можетъ идти къ дочери, заказывала этотъ обѣдъ ужасно медленно, обстоятельно разсказывая, что положить въ соусъ, какъ приперчить подливку, гдѣ припустить сахару.

Ненила стояла, слушала и поддакивала.

Покончивъ съ заказомъ обѣда, Манефа Мартыновна сказала Ненилѣ:

— А закупишь провизію, такъ ты все-таки сходи наверхъ. Можетъ быть тебѣ придется помочь Софьѣ Николаевнѣ одѣться, приколоть что-нибудь.

Ненила сдѣлала совсѣмъ серьезное лицо и отвѣчала:

— Да я, барыня, была ужъ тамъ. Забѣгала туда.

— Да чего-же ты спозаранку-то, дура! — огрызнулась Манефа Мартыновна. — Они еще спятъ. Вѣдь всего девять часовъ.

— Генералъ не спятъ уже, барыня. Они давно не спятъ, — сказала Ненила. — Давеча часъ назадъ уже не спали. Ходятъ по комнатѣ въ новомъ халатѣ и туфляхъ и ужъ требовали, чтобы Семенъ имъ самоваръ ставилъ.

— А генеральша? А Софья Николаевна? — спросила Манефа Мартыновна.

— А Софья Николаевна спятъ. У себя въ спальнѣ запершись спятъ.

— Какъ запершись?

Ненила наклонила голову на бокъ и сдѣлала свое лицо еще серьезнѣе.

— У нихъ, барыня, что-то неладное вышло, — сказала она. — Софья Николаевна спятъ у себя въ спальной однѣ, а генералъ изволили спать у себя въ кабинетѣ на диванѣ.

— Какъ однѣ? какъ въ кабинетѣ, на диванѣ?.. Да ты врешь, дурища! — вскричала Манефа Мартыновна и въ испугѣ вскочила со стула.

— Такъ мнѣ Дарья сказывала, такъ Семенъ говорилъ, — спокойно отвѣчала Ненила.

— Давай мнѣ скорѣе одѣваться! — снова закричала Манефа Мартыновна, тутъ-же поспѣшно сбрасывая съ себя блузу, — давай коричневое шелковое платье. Я сейчасъ побѣгу туда и узнаю, въ чемъ дѣло. А сама изъ квартиры: не выходи. Провизію потомъ купимъ, когда я вернусь:

Ненила засуетилась. Было принесено платье, сапоги. Манефа Мартыновна наскоро переодѣвалась, рвала крючки и петли у платья, пуговицы у полусапожекъ и, не причесавшись, не взглянувши даже на себя въ зеркало, побѣжала наверхъ къ Іерихонскимъ.

Дабы не звониться у парадныхъ дверей и не дѣлать переполоха, къ Іерихонскимъ она пошла по черной лѣстницѣ черезъ кухню, быстро пробѣжала мимо Дарьи, щепавшей косаремъ полѣно на лучины для растопки плиты, мимо Семена, начищавшаго хозяйскій сапогъ, и очутилась въ столовой.

Въ столовой у стола, около никелированнаго кофейника, сидѣлъ Іерихонскій и мѣшалъ ложечкой въ стаканѣ налитый кофе со сливками. Тутъ-же лежалъ на подносѣ большой, початый уже, поднесенный вчера крендель. Іерихонскій, былъ въ подаренномъ ему свадебномъ халатѣ, синемъ атласномъ съ желтой отдѣлкой и въ красныхъ туфляхъ. Завидя Манефу Мартыновну, онъ вскочилъ со стула и, схватившись руками за грудь, какъ-бы закрывая что-то, заговорилъ:

— Прошу извиненія, мамаша, что застаете въ такомъ костюмѣ. Не ожидалъ такъ рано.

— Полноте, полноте…Что за церемоніи, Антіохъ Захарычъ… Сидите, пожалуйста, — сказала Манефа Мартыновна. — Я знаю, что еще рано, но я пришла узнать, что съ Соняшей. Нездорова она, что-ли? Моя Ненила была сейчасъ у васъ и разсказываетъ ужасныя вещи.

Но Іерихонскій уже юркнулъ въ кабинетъ и оттуда говорилъ: