Вне себя

— Постойте, постойте… Кто мне докажет, что вы — не шпион «Монсанто»?

Я застываю с открытым ртом, а Мюриэль спрашивает, что это еще за зверь.

— Межнациональная корпорация, которая выпустила в продажу трансгены, якобы в целях борьбы с голодом во всемирном масштабе, на самом же деле — чтобы держать под контролем мировой рынок: семена-то приходится покупать каждый год!

Тыча в меня пальцем, де Кермер объясняет ей, все сильнее распаляясь, что если я заслан из «Монсанто», то моя цель — выяснить, в каком состоянии их с Мартином исследования на предмет опасности генных мутаций.

— Думали, так вам все здесь и выложат? — продолжает он, наскакивая на меня. — Размечтались! Пусть ваши хозяева придумают что-нибудь поумнее, если хотят знать, что их ждет!

— Прекратите, Поль! Я сам знаю все, ясно? Я знаю все потому, что я — это я. А на «Монсанто» работает скорее всего самозванец, возможно, это все объясняет, вы правы…

— Я не желаю рисковать! Уйдите!

— Да нет же, послушайте, все в ваших руках, вам решать! Поговорите с нами обоими, сопоставьте… Вы знаете большинство моих работ, так убедитесь, кто из нас настоящий.

— Это какое-то безумие, — вздыхает он, утирая потный лоб рукавом. — Я готовлю докладную записку для медицинской академии, у меня нет времени на… — Он вдруг умолкает, пристально смотрит на меня и медленно произносит: — В связи с каким случаем я заинтересовался вашими работами?

— Когда суд штата Висконсин, рассматривая дело об убийстве, счел возможным приобщить к делу свидетельство растений. Вы прочли в интернете мое экспертное заключение и, узнав, каким образом я разоблачил виновного, написали мне.

Он сплетает руки, поднимает правую ладонь, прикусывает ноготь, не сводя с меня глаз.

— Продолжайте.

Я лихорадочно ищу деталь, которая решила бы дело в мою пользу, хотя прекрасно понимаю, что Всемирная паутина позволяет кому угодно узнать все что угодно. Однако журналисты, освещавшие тот процесс, наверняка упустили какие-то подробности, известные мне одному.

— Преступление было совершено в оранжерее. Ни одного свидетеля, трое подозреваемых. Я предложил судье подключить электроды к гортензиям, после чего перед ними прошли один за другим двенадцать человек, в их числе подозреваемые. Стрелка гальванометра зашкалила, когда приблизился брат убитого. Дело, конечно, не в том, что растения подали сигнал, желая помочь правосудию, им на это плевать, но убийца и жертва дрались в оранжерее и помяли цветы: в присутствии виновного у гортензий сработала система электрохимической защиты. Убийца был так потрясен, что сознался.

Свой рассказ я закончил, глядя в глаза Мюриэль.

— Невероятно… — выдыхает она.

Кермер останавливает ее нетерпеливым жестом, выпаливает следующий вопрос:

— Чего я жду от нашего сотрудничества?

— Доказательства двойной контаминации. Вы предполагаете, что мутации трансгенных растений идут в нарастающем темпе и передаются соседствующим с ними нормальным растениям, которые в качестве защитного сигнала выделяют газ, способный еще больше ускорить неконтролируемые мутации трансгенов.

— На чем я основываюсь?

— На моих выводах о повышении содержания танина в листьях акаций при нападении антилоп.

— А в чем мы расходимся?

— Мутации, которые я наблюдал, были только реакцией на внешние раздражители. Но пока у меня нет оснований полагать, что внедрение гена защиты против гусеницы-огневки грозит изменением ДНК, — зато я доказал, что это совершенно бесполезно: кукуруза защищается самостоятельно, подавая газовый сигнал, привлекающий истребителей огневки, однако распространению этого газа мешают пестициды. Если отказаться от трансгенов и пестицидов, мы вернемся к самозащите кукурузы, ничего нам не стоящей и безопасной.

— Как зовут моего племянника?

Я смотрю на него — и впервые теряюсь. Роюсь в памяти, перебираю имена… Напряженный взгляд Мюриэль и тиканье стенных часов создают впечатление пародии на телеигру.

— Ну? — торопит меня Кермер.

— Постойте, — протестует Мюриэль, — ведь по вашим опытам он ответил на «отлично»…

— Это ничего не доказывает: любой хакер мог прочесть наши письма и вызубрить их наизусть. А попадаются как раз на таких мелочах, на личных подробностях, которым не придают значения. Так как зовут моего племянника?

— Я пытаюсь вспомнить…

— А ведь я много рассказывал вам о нем, — настаивает он, досадливо морщась.

— Да, я помню… Мальчику тринадцать лет, вы растите его с тех пор, как его родители погибли в аварии, он не ладит с вашей новой женой, плохо успевает по математике, отлично по испанскому, у него есть подружка, ее зовут Шарлотта…

— Вы все это запомнили? — удивляется Кермер.

Теперь он слушает меня благосклонно, но нервное напряжение от этого только усиливается.

— …Один из трех его хомячков заболел, он сам лечит его антибиотиками, гомеопатии не признает, исключительно чтобы позлить вас — это ваши слова, сейчас он в лагере в Верхней Савойе, он пишет вам, что обжирается трансгенными продуктами на завтрак, обед и ужин, но его имя — нет, извините, забыл… И что это, по-вашему, значит? Что я агент «Монсанто»? Какое-то дурацкое имя — вот все, что я помню.