Вне времени

Вот тут она ошибалась. Уже месяц в груди лежал кусок горячего метала, который плавился от адского жара и мешал свободно дышать. Всё же Маат с помощью Анубиса уговорила меня предоставить своё орган для исследования. Аккуратно Анубис разрезал мою грудь — не пролилось ни капли крови — и извлек сердце, пульсирующий багряный комок. В груди стало легко и зябко.

Невведомо откуда взялись весы. На одну чашу положили сердце, на другую — белоснежное перо Маат. Гений Смерти со свистом втянул в себя дыхание, когда чашка с пером взлетела высоко вверх. Однако, Анубис только потер подбородок и перекинулся парой непонятныйх слов с Маат. Потом небрежно дотронулся тонкой серой палочкой сердца: оно испуганно сжалось.

— Поосторожнее там, — я заволновалась. Какое оно ни есть, а всё же без сердца никак.

Бог подцепил палочкой черную туманную нить, выглядывающую из района правого предсердия, потянул. Нить, словно призрачная пиявка, нехотя вышла из сердца. И тут же, будто эта палочка была волшебной, чашка с сердцем поднялась на один уровень с пером…. и выше. Птичье перышко опустилось в самый низ.

Я даже не стала протирать глаза — отпавшая челюсть всё сказала.

— Ты можешь задать один вопрос, — вовремя предупредил Анубис.

— Что это было? Нить?

— Вина — и страх. Грехи, которыми маги слишком часто — и несправедливо — отягощают свои сердца.

Не скажу, что меня очень порадовало отсутсвие этих вполне полезных (елси и не очень приятных) чувств в моем средце, но возражать не стала. Правильно сделала. Когда прооперированный шакалом и птицей орган вернулся на своё законное место, показалось, что сняли сумрачную вуаль, закрывавшую зрение с тех пор, как разбилось по нашей вине Зеркало…

— Так лучше, правда-правда? — Маат сопроводила сови слова понимающим легким смешком.

— Спасибо, — только и смогла пробормотать, прижимая руку к заштопанной груди.

Как бы то ни было, мы успешно преодолели кунсткамеру зверобогов и пришли к ментору моего гения Смерти. Он был таким же тощим и задерганным, как почти все обитатели Асгарда. В двух словах, едва дав крылатому оправиться от шока при виде Анубиса, я предъявила свои претензии по поводу работы стажера. Последний пытался сойти за фреску на стенах, но ментор немилосредно отлепил парня и поставил посреди комнаты.

— Дай сюда свой список.

Дрожащей рукой гений протянул лист с именами. Ментор просмотрел его, сверился с книгой, которую принес Анубис.

— Ничего не могу поделать, — сухо заметил он, поднимая глаза на меня. — Названный Алхаст должен был умереть десять дней назад.

— Но ведь не умер!

— А вдруг умрет?

Мой вид ясно сказал ментору, что я такого не допущу; пусть мне придется сторожить эльфа денно и нощно и спать на коврике у его двери.

— Ладно, — сдался гений. — По правилам, если в течение восьми седьмиц душа не отделается от тела, сроки её жизни переписываются.

— То есть?

— То есть… В течении восьми седьмиц — уже семи — гений смерти, ответственный за названнного эльфа, будет наблюдать за ним, не оказывая никакого воздействия. Если он — эльф — умрет, стажер сопроводит душу куда надо. Если нет… на нет и суда нет, — неожиданно ворчливо закончил ментор.

Такой поворот событий меня устраивал больше, чем немедленное плетние похоронных венков — и больше, чем бессоница Алхаста. К тому же, ему вовсе необязательно знать о таком подвешенном состоянии — раз уже гении смерти невидимы для смертных. Пусть пребывает в блаженном неведении.

ДАРМ'РИСС

После того, как в восьмигранку вернулись кислые, как яблочный уксус, Давид, Эрик и Сессен, нужно было выждать ровно час. Это время медленной пытки — комиссия в ожесточенных спорах ломала перья и рога, решая, принять ли курсовую или — играйте Шопена… нет.

В конце концов медленная-медленная минутная стрелка подползла к цифре "девять", сияющую ярко-красным светом.

— Пора.

— Ни пуха, ни пера, — слаженно грянул дрожащий хор однокурсников. Тех, кто еще не сдал. Вышедшие из аудитории, сославшись на головную-зубную-желудочную боль, прятались по своим норам.

— Что там с ними делают? — высказала мою мысль Лаэли, пока мы торопились к главному корпусу МУМИ.

— Знаешь, есть такая штука, как "испанский сапожок". А еще "дыба" и…

— Спасибо! — она подняла узкую ладонь и улыбнулась. — Я и забыла, кто мой напарник.

— Да, — я самодовльно выпятил грудь. — Вряд ли они смогут меня чем-то удивить.

Ровно без пяти шесть мы стояли у двери в аудиторию.

— Дар, посмотри на меня и скажи что-нибудь неласковое.

Голос девчонки чуть-чуть охрип, и нервничала она так, что едва могла устоять на ногах. Я критически прошелся взглядом по ней и хмыкнул.

— Прости, обнадежить нечем. У меня, впрочем, есть заклятье как раз для такого случая.

Она стиснула руки молитвенном десте.

— Хочешь, я повергнусь в прах у твоих ног?

Я великодушно разрешил ей стоять.

— Готова? Соберись, тряпка!

Мы нервно рассмеялись, затыкая себе рты. Заклятье помогло: с ударом колокола, отмечающего начало нового часа, вошли внутрь.

За золотым столом сидели: царь, царевич… Тьфу, заразился.