Вне всяких сомнений

Сенатор Моултон, сняв мантию и надев бриджи, гетры, рубашку цвета хаки и шапочку с надписью «Директор лагеря», обходил свои владения, подбадривал рабочих, принимал решения за мелких руководителей и беспрестанно изучал разум любого, кто входил в лагерь или хотя бы появлялся в пределах видимости. Друг он или враг? Не явился ли сюда шпионить для отколовшихся братьев, выступивших против проекта? Сейчас нельзя себе позволить ни малейшей оплошности: слишком многое поставлено на карту.

В западных и южных штатах, в Нью-Йорке и Новой Англии, в горах и на морских побережьях мальчишки укладывали чемоданы, покупали специальные билеты туда и обратно до лагеря на Шасте, обсуждали поездку со сверстниками, завидовавшими счастливцам.

И по всей стране забеспокоились противники человеческой свободы и достоинства: рэкетиры, продажные политики, нечистоплотные адвокаты, мошенники от религии, владельцы потогонных предприятий и мелкие деспоты — все, кто наживается на человеческой нищете и угнетении и при этом неплохо разбирается в человеческой психологии, хорошо осознавая, сколь опасно могущество знания. Вся эта человеческая шушера забегала и заволновалась, не понимая, что происходит. Для них Моултон олицетворял все, что они ненавидели и боялись; гору Шасту им никогда не удавалось тронуть даже пальцем: самое название ее было им ненавистно. Они припоминали старые истории и содрогались от страха.

Они содрогались от страха — но они действовали.

Мальчиков будут перевозить в специальных трансконтинентальных автобусах — может, подкупить кого-то из шоферов? Или завербовать? Может, удастся испортить двигатель или колеса? Молодежь будут перевозить и в поездах — может, перевести где-нибудь стрелку? Или попробовать отравить питьевую воду?

Но и другая сторона была настороже. Поезд с мальчишками шел на запад; в нем сидел или над ним летел человек, чьим единственным заданием было проследить за безопасностью путешествия. Внутренним зрением этот человек обозревал окрестности и исследовал побуждения каждого, кто находился в радиусе многих миль от его подопечных.

Быть может, кому-то из мальчиков и не удалось бы добраться до Шасты, если бы врагов свободы не застали врасплох. Ибо порок несет в себе недостаток: он не бывает по-настоящему умным. В самих его побудительных причинах кроется слабость. Спорадические попытки помешать мальчикам добраться до Шасты не имели успеха. Братья перешли в наступление, и меры, предпринятые ими, были более решительны и разумны, чем у их противников.

В лагере плотный заслон окружал всю территорию национального парка горы Шасты. По совету Старейшего братья установили круглосуточный патруль, чтобы не допустить проникновения злобных и низких духом. Лагерь тоже подвергся проверке. Двух членов лагерного совета и десятка два мальчишек пришлось отправить домой, ибо после обследования оказалось, что их души уже испорчены. Мальчишкам не сообщили истинной причины отправки, а привели какие-то вполне правдоподобные объяснения.

На первый взгляд лагерь ничем не отличался от сотен других скаутских лагерей. Проводились обычные курсы по ориентации в лесу. Как обычно, собирались суды чести, чтобы проэкзаменовать кандидатов. Вечерами, как водится, пели песни у костров, а перед завтраком делали зарядку. И почти не ощущалось, что здесь придавали чуть более серьезное значение клятве и законам скаутской организации.

Каждый мальчик в течение лагерной смены хотя бы на одну ночь уходил в поход. Группами по пятнадцать-двадцать человек они отправлялись утром в сопровождении члена совета, то есть одного из братьев. Мальчики несли свернутые одеяла, рюкзаки с припасами, фляжки, ножи, компас и маленький топорик. Ночевали они на берегу горной речушки, куда стекали ледниковые воды, и под шум ее бурных вод ужинали.

Фил вышел в поход с одной из таких групп в первую же неделю лагерной смены. Он повел мальчиков по восточному склону горы, чтобы держаться как можно дальше от обычных туристских тропинок.

После ужина все уселись у походного костра. Фил рассказывал ребятам о восточных праведниках и их чудесных способностях, о святом Франциске и птицах. Как раз посреди одного из рассказов в круге света, отбрасываемом костром, появился человек.

Вернее, не только человек. Они увидели старика, одетого так, как мог бы одеться Дэви Крокетт[67]. По бокам его шли звери: слева — горный лев, он заворчал при виде огня, а справа — олень с ветвистыми рогами, спокойно глядевший на ребят своими кроткими карими глазами.

Кто-то из мальчиков испугался, но Хаксли тихонько предложил ребятам потесниться и дать место новоприбывшим. Они немного помолчали: детям нужно было время, чтобы привыкнуть к присутствию животных. Наконец один из ребят робко погладил огромную кошку, а лев перевернулся на спину и выставил напоказ брюхо. Мальчик поднял глаза на старика и спросил:

— А как его зовут, мистер…

— Эфраим. Его зовут Свобода.

— Ого, да он совсем ручной! Как вы его приручили?

— Он читает мои мысли и верит мне. Многие звери относятся к тебе дружелюбно, если они тебя знают. И многие люди тоже.