Вне закона

И понимая это, я невольно отвел взгляд от этого мужчины и повернулся к Керну. Он стоял, скрестив руки на груди, почти неподвижно, у колонны рядом со мной. И там происходило непонятное. Происходило, в то время как министр говорил о лидерстве и доверии, в то время как его голос вонзался в совершенно тихое помещение, в атмосферу умудренной жизненным опытом неторопливости, которая лежала над собранием. Конечно, это не может быть по-другому, стучала та одна смертельная секунда в каждое сердце. Это было как биение сердца, на протяжении двух ударов пульса, биение в каждой груди, давящее, быстрое, раскрывающее врата к смерти, освещенное ударом молнии, и уже прошедшее. Прошедшее, как стертое, нереальное теперь и, все же, случившееся. Я смотрел, как Керн, наполовину согнувшись вперед, на удалении менее трех шагов от Ра-тенау, заставлял того войти в круг чар его глаз. Я видел в его темных глазах металлически зеленый отблеск, я видел бледность его лба, неподвижность его силы, я видел, как пространство быстро рассеивается, так что не осталось больше ничего кроме этого бедного круга и двух людей в этом кругу.

Министр медленно отвернулся, только бегло взглянул, смущенно, в сторону той колонны, запнулся, с трудом подобрал слово и беспокойно вытер лоб. Все же, он теперь впредь обращался только к Керну. Почти заклиная, направлял он свои слова человеку у той колонны и медленно начинал уставать, когда тот не менял своей позы. Конец его речи я уже не понимал.

Когда мы толпились у выхода, Керн оказался очень близко от министра. Рате-нау, окруженный болтливыми господами, рассматривал его вопросительным взглядом. Все же, Керн медленно прошел мимо него, и на его лице, казалось, не было глаз.

Акция

В октябре 1917 года командир подводной лодки U-27 капитан-лейтенант Патциг заметил в Ла-Манше английский пароход «Landowry Castle». Корабль нес обозначения госпитального судна. Но капитан-лейтенант Патциг полагал, что увидел на нем орудийные надстройки и, помня о случае с кораблем-ловушкой «Ба-ралонг», он приказал потопить пароход. Это было сделано. Из одного из своих последующих выходов в море капитан-лейтенант Патциг не вернулся.

Ни против какого-либо другого условия в договорах о перемирии и о мире не протестовал немецкий народ так настойчиво, как против выдачи так называемых военных преступников. Все еще помнят ту бурю негодования, одну из многих бурь, который отнюдь не носили второразрядный характер, который, так сказать, с шумом пронесся тогда по Германии. Антанте показалось опасным перегибать палку, она и так была в действительности уже достаточно сильно согнута, и при известном немецком менталитете союзники не должны были бояться создать этим прецедент, потому они были склонны уступить в этом вопросе. Однако никто не ожидал, что немецкий народ так единодушно и решительно встанет как раз против этого условия договора, который немцы называли позорным договором, не задумываясь, что стыд задевает того, кто признает его подписью и печатью. Но люди в Германии думали, что подлой была бы нация, если она не сделает все ради своей чести. Немецкое правительство, однако, размышляя о том, что честь нельзя съесть, снизошло к переговорам и праздновало это как свой успех, когда союзники согласились предоставить наказание немецких военных преступников в руки немецкого имперского верховного суда. Но в английском списке военных преступников стояло также и имя капитан-лейтенанта Патцига.

Так как Патциг погиб, немецкое имперское правительство полагало, что обязано сделать все остальное, и вызвало в суд обоих вахтенных офицеров подводной лодки, старших лейтенантов флота Больдта и Дитмара, имен которых совсем не было в списке. Верховный имперский прокурор Эбермайер полагал, что для чести имперского верховного суда, наивысшего немецкого суда, известного всему земному шару как непоколебимый защитник самых святых правовых ценностей, нужно было с помощью особой демонстрации показать также и внешнему миру, как он был склонен покарать обоих офицеров по поручению Антанты и имперского правительства, и потому он приказал надеть на них кандалы. Английские офицеры, которые были отправлены для наблюдения за процессом в Лейпциг, отреагировали на эту великосветскую любезность каменными лицами. Но имперский верховный суд за это преступление приговорил обоих морских офицеров, которые перед лицом противника беспрекословно выполняли приказ своего командира, к четырем годам тюрьмы. Так как имперский верховный суд — это объективный суд. И Брут — это достойный уважения человек.