Вне закона

Страшный суд... Мы знаем, что дело наше правое. Мы отчаянно, изо всех сил отстаиваем свою правоту, но судьба наша решается там, в излучине Дона, на Кавказе, за тридевять оккупированных земель. Что такое сотня-другая убитых нами фрицев, когда Красная Армия убила уже миллионы гитлеровцев, а они рвутся на восток, идут через трупы! Пока что чаша весов склоняется в пользу врага... А на другой чаше весов — судьба нашего народа, нашей Родины, судьба родины коммунизма, судьба занимающейся над миром зари...

— Панике не поддаваться. Какие бы испытания ни ждали нас...

Так и подмывает немедленно, сию минуту кинуться стремглав на шоссе, на

«железку», резать, рвать зубами, стрелять до последнего патрона. Не это ли чувство бросало севастопольских моряков с гранатами под немецкие танки?.. Что там в Москве? Что думают наши генералы? Что делает Сталин?

— Судьба отчизны решается не только между Доном и Волгой. Она решается и здесь

— на Могилевском шоссе, на железных дорогах, в гарнизонах врага. Мы немало сделали. За два месяца — около десяти эшелонов, почти сотня машин... А разведка!.. Но враг занес нож над сердцем нашей Родины... Мы должны отрубить руку, держащую этот нож. Мы должны обескровить гитлеровского спрута. К оружию, партизаны! Пулей и толом обескровим фашистского осьминога, разбухшего от крови наших людей — людей Белоруссии и Украины, детей Красницы и Ветринки!

Молчали партизаны. Над Хачинским лесом — безоблачное, безветренное небо. Птичьи песни за ленивым шуршанием листвы. Золотые брызги на листьях. И клокотанье горячей крови в жилах, жаркое биение сердца...

Когда-нибудь после победы люди будут читать книги о войне, будут слушать рассказы о том чувстве страха и надежды, что переживали мы в эти горькие для Родины дни. Поймут ли они нас? Ведь исход борьбы и путь к нашей победе будет им известен наперед!..

Заминированную тишину взорвал веселый голос Кухарченко:

— Иди, иди сюда, браток! — Он тащил за собой обливавшегося потом долговязого парня, со значком «Ворошиловский стрелок» и длинной французской винтовкой Лебеля на толстой белой бечевке вместо ремня. — Вот. От Мордашкина. Самолично видел этого, как его, восьминога. К лесу ползет, спрашивает дорогу к нам.

— Из Ветринского я,—  выпалил парень. — Мне командир нужен, сам товарищ

Самсонов...

— Я Самсонов,—  встал командир.

При виде знаменитого командира хачинских партизан парень смутился еще сильней.

— Докладывай!

— Каратели! Мы на операцию ездили, наших окружили на мельнице, убивают...

Полицаи занимают все села вокруг — Кузьковичи, Следюки, Грудиновку, Ветринку...

Лицо Самсонова одеревенело.

— Дальше! — подгонял он нетерпеливо.

— Мордашкин ждет приказа. Говорят, что каратели хотят окружить нас.

— К оружию, партизаны! — зычно, с пафосом, воскликнул Кухарченко, мастерски пародируя манеру речи и голос Самсонова.

— Командиры, ко мне! — звонко крикнул Самсонов. Затягивая на себе ремни, он отдавал приказания: — Отряды Курпоченко, Мордашкина и Фролова обороняют западные подступы к лесу, Дабуже, Смолицу, Бовки... Богданов, вели коня мне... Карту, Ефимов! Я с Дзюбой стану на восточной окраине — Александрово, Хачинка, Кульшичи... Сообщать мне обстановку каждые пятнадцать минут. Чтобы со всей самоотверженностью. Кто отступит без приказа — расстреляю...

Связные бросаются к велосипедам и коням...

< — Выступать немедленно. Батарея готова?

— По-моему,—  лениво проговорил Ефимов, прикуривая у Кухарченко,—  тревога ложная. Зря паникует Мордашкин. Случайную стычку с противником обращает в начало карательной экспедиции. Немцам пока не до нас.

— Откуда V тебя такая уверенность? — раздраженно спрашивает Самсонов.

По моим данным,—  отвечает новый начальник разведки,—  комендант Могилева только еще просит генерального комиссара Кубе расправиться с нами...

— Отряд построен, Иваныч-,—  докладывает Кухарченко. — Эй, Иванов! Осьминога поедешь с нами давить?

— Не «Иванов», а «старший лейтенант Суворов»,—  нахохлился начштаба. — Мне тут один приказик надо составить. Я в лагере за командира останусь. Ну чего ржешь? Мне

«Центр» такие указания дал — в драку не ввязываться, беречь себя для агентурной работы.

— Ишь фон-барон какой! А нам никто указания не давал Иванова защищать!

— Товарищ командир боевой группы! Я попрошу... при подчиненных...

— Вольно, вольно! — холодно улыбается Кухарченко. — Хватит фордыбачиться, крыса лагерная, шалашовка в портках!

— Командиры! По местам! — кричит Самсонов.

— Извольте коня! — говорит Блатов, подводя белого аргамака к Самсонову. — У меня завсегда все хозяйство в струне.

Ко мне несмело подошел связной Ветринского отряда.

— А я вас знаю! — Парень улыбнулся застенчиво. — Вы нас с отцом тогда в отряд брали... Из Ветринки мы, Котиковы, со стеклозавода «Ильич». Не забыли? Я уже почти два месяца в партизанах.

— Нравится, Кастусь?