Вне закона

«Не подведешь, не испугаешься?» — спрашивал меня секретарь. Почти вприпрыжку несясь по Колпачному переулку, с путевкой в кармане к командиру диверсионио-разведывательной части, я взволнованно, как клятву, повторял про себя: «Не подведу, товарищ секретарь! Ты еще убедишься, что во мне не ошибся!» Легко было говорить! А вот первые же трудности довели меня до отчаяния... Даже Надя думает, что я обиделся на командира... Эх, не повезло мне! И всему виной — тот проклятый пень!

Надя спала. Ее мягкие, влажные волосы, от которых еще пахло московским одеколоном, щекотали мне лицо. К волосам налипли хвоинки. Над нами вздыхал лес. Тяжелые капли угрюмо и нудно барабанили по натянутой плащ-палатке. Опять заслезилось небо. Чей-то храп сливался с кваканьем лягушек.

Оно всюду, это кваканье, оно разлито в воздухе, и кажется, что это храпит уснувший лес.

Первая встреча

1

Перед рассветом я вновь закандыбал на дежурство. Бледнело небо над лесом. Серое, плоское, набрякшее, оно походило на плащ-палатку, привязанную к верхушкам сосен. С каждой минутой темнота расступалась все больше и больше, обнаруживая взору спутанные, неподвижные заросли крушины, стволы берез и осин с мокрой корой, блестящей и черной, уныло свисавшие до самой земли серые ветви... В седом с прозеленью сумраке за ближними елями курилась в нерушимой тишине дремучая чащоба, медленно редели космы тумана.

«Лесов таинственная сень»,—  всплыла в памяти знакомая строка. Да, в лесу всегда чудится какая-то таинственность, а в партизанском лесу во сто крат гуще ее дымка, сильнее чувство неведомого.

Вдалеке вдруг залились лаем собаки. «Облава?» — испугался я. Может быть, фашисты засекли самолет, видели, как он кружил над лесом, может быть, заметили наши парашюты?.. Или деревня рядом? Деревенские собаки?.. Осторожно, на цыпочках, подошел я к товарищам и наклонился над командиром. «А вдруг опять рассердится, хлюпиком, паникером назовет?»

Робко притронулся я к плечу командира.

— Что? Что такое? — спросил простуженным голосом Самсонов, просыпаясь и сразу же хватаясь за автомат. — В чем дело? — спросил он уже спокойнее, узнав меня. — Собаки? Далеко? — Теперь он и сам услышал лай.

Наш шепот разбудил Кухарченко, и тот, протирая татуированным кулаком глаза, тоже прислушался.

— Лай не лай, сказал, вставая и затягивая ремень с кобурой, Самсонов,—  а идти нам уже пора.

Я растолкал спавших, и они поднялись один за другим, потягиваясь спросонья и разминая затекшие ноги.

— Эх вы, орлы! — сказал Кухарченко, обращаясь к группе. — Диверсантами еще зоветесь! Мокрые курицы! Вот бы на вас сейчас троечку фрицев напустить!

— Смертники мы,—  с тяжким вздохом проговорила Алла.

— Но-но! — обрезал ее Самсонов. — Не распускать сопли, Буркова!

— Ой, ребята! — донесся из-за кустов голос Нади. — Сколько тут щавеля! Хотите я вам мировые щи сварю!

— Отставить щи! Никаких костров, пока не сориентируемся.

Защелкали затворы, появились шомполы, двухгорловые масленки, протирки и ершики, все новенькое, блестящее. Самсонов углубился в изучение километровки, тоже еще свежей, хрусткой. Он мрачно грыз ногти, тяжело вздыхал.

Приведя в порядок оружие, мы тронулись в путь. По-прежнему сильно припадая на правую ногу, я шел позади, время от времени оглядываясь и ожидая услышать грозный окрик: «Хальт!»

На первом привале Николай Барашков, наш следопыт, тревожным шепотом сказал командиру:

— Не нравится мне этот лес. Кроме прошлогодних, ни одного человеческого следа, ни одной свежей тропки. Но до дождей — дня три-четыре назад — тут были немцы, много немцев...

2

Вскоре где-то совсем рядом послышался стук колес и скрип телеги. Группа замерла. Я присел — кругом крапива, а шевельнуться нельзя. Командир хрипло шепнул что-то Кухарченко и Щелкунову, они бесшумно заскользили вперед и сразу же исчезли в подлеске.

— Стой! — И вновь все смолкло. В нескольких шагах от меня стоял, прислонившись плечом к стволу дуба, Самсонов. Раздался чей-то короткий и негромкий свист, но только после того, как он повторился, командир поднял в знак предосторожности руку и медленно, со взведенным автоматом, двинулся вперед.

На широкой раскисшей от дождей дороге стояла телега. Кухарченко и Щелкунов держали на прицеле двух испуганных стариков, одного худого как жердь, чернобородого, другого — кряжистого, с пегой бороденкой. Самсонов опустил автомат и, откашлявшись, почему-то басом спросил:

— Кто такие?

— Пожалте документ, господа,—  заспешил чернобородый в брезентовом дождевике с капюшоном. — Аусвайс в полной исправности. Мы кульшицкие, едем в Смолицу за солью...