Вне закона

Симка Шест крикнул, чтобы те выходили, дело есть. Американцы, как ни странно, их поняли, положили на скамеечки ракетки и вышли — все в белых шортиках и майках. Вперед выступил седой, загорелый мужик, он мог немного по-русски, спросил, в чем дело, и Симка вместо ответа размахнулся, но седой ловко увернулся и влепил Симке в челюсть так, что тот сразу с копыт. Двое других теннисистов тоже не дремали, уложили очень быстро человек пять, а остальные разбежались. На этом международный конфликт окончился, о нем старались не вспоминать, а вот о двенадцати погибших до сих пор тоскуют по ночам жены и дети.

Все это лишь присказка, а вот сами обстоятельства случившегося в ночь на 28 мая были таковы.

Виктор Талицкий засиделся до полуночи у приятеля своего Гоши Семгина и, вернувшись домой, завалился спать. Заснул быстро и крепко.

И был сон. Ему редко что снилось, да обычно сразу все забывал, а этот сон запомнил: идет босой по траве, она холодит ноги, но от этой прохлады приятно. Мать сидит на качелях, тоненькая, джинсы в обтяжку, и, запрокинув голову, смеется, рот у нее до ушей. Он знает — она пьяная, и ему жалко ее, а она все смеется, пока смех не переходит в какой-то хрип, и он понимает — мать умирает. Ведь он не видел, как все это произошло, она была в больнице, а тут, оказалось, вовсе и не в больнице, а на качелях, и над ней висит зеленое облако, из которого льет зеленый дождь, а хрип ее становится все страшнее и невыносимей… Ему почудилось, что именно от этого хрипа он и проснулся. Некоторое время ничего не понимал, машинально взглянул на часы, было двадцать минут пятого, и незашторенное окно наливалось бордовым цветом. Но тут он и в самом деле услышал хрип, сразу же пружинно вскочил с постели, открыл дверь в прихожую и не смог понять: это снится ему или происходит на самом деле.

Нина, обмякнув, сидела на полу, прислонившись к косяку, дверь за ней была открыта, и утренний свет хорошо освещал ее, и это было страшно: волосы слиплись от крови, лицо все в подтеках, платье в лоскутах, голые колени ободраны, глаза туманны, но самым страшным была ее поза — она как бы и не сидела, и не лежала, руки обвисли, бессильными кистями упираясь в пол, будто все у нее было искорежено. Он склонился к ней, поднял мокрый подбородок, и тогда затекшие глаза ее приоткрылись, губы что-то хотели произнести, ей это не давалось, но он понял — она хочет пить. Кинулся в кухню, налил в стакан воды, вернулся, сам приоткрыл ей губы. Она глотала с трудом, но постепенно взгляд прояснялся.

— Что с тобой? — крикнул он.

Может быть, ей казалось, что она кричит в ответ, — так напряглось лицо, но на самом деле, не заканчивая слов, прошептала:

— Гад… из маш… росил…

Он попытался ее поднять, но лицо ее исказилось от боли, он понял: нельзя ее трогать, и кинулся к телефону, чтобы вызвать «скорую».

Вернулся к Нине с водой, попробовал дать ей еще попить, но она только пошевелила губами. Этот ее страшный вид снова привел в отчаяние, ему стало дурно, хотелось кричать. Он не услышал скрипа тормозов, пришел в себя, когда за спиной грубый голос сказал:

— Здорово ее…

Тут же объявились два санитара с носилками.

— Давайте под мышки. И очень осторожно, — сказал врач, он был пожилой, с желтыми от табака усами и мутными глазами.

Санитары уложили Нину, понесли к машине. Виктор двинулся за ними, хотел влезть туда же, куда установили носилки, но врач его задержал.

— Мы в милицию сообщим. Да лучше бы вы, сейчас…

«Скорая» отъехала. Виктор направился к дому, постепенно в голове стало проясняться… Ее выбросили из машины… Кто? Почему она здесь? Ведь должна была приехать днем в двенадцать… Кто-то напал на нее, может, изнасиловал. Он кинулся к телефону, но стал звонить не в отделение, а к Еремее домой, гудки шли долго, потом сонный голос отрапортовал:

— Капитан Еремея слушает.

— Капитан, — задыхаясь, сказал Виктор. — Давай ко мне. У меня Нину убивали… Понимаешь, убивали… Да не спрашивай ты меня. Не знаю. Приползла, ее сейчас на «скорой» отправили…

Видимо, Еремея сначала подумал, звонит начальство или по срочному делу со службы, но, поняв, что это Виктор, рассердился:

— Ты что мне спать не даешь? Дежурный в отделении есть.

И тогда Виктор взвился:

— Ну, попросишь еще что у меня! Я тебе сделаю… Мне минуты терять нельзя. Понял?

Еремея понял, потому что не привык, чтобы на него так орали, и сразу же ответил:

— Есть!

Но тут же опомнился — ведь Виктор и в самом деле для него не начальство.

— Сейчас звоню дежурному… И не психуй. Сам приеду.

Виктор положил трубку и заплакал. Он не услышал, как вошел Еремея и с ним лейтенант — коротышка с широкой грудью и длинными руками.

— Ну, приступим, — спокойно сказал Еремея…

3

Утро в городе начинается рано, а было около шести, и потому на первую смену спешили люди, многим не надо было ехать транспортом, да и освобожденное от вчерашних туч небо предвещало хороший день, улица манила свежестью и теплом. До больницы езды было не более десяти минут.