Вне закона

Было ему за девяносто. Худой, высокий, он шагал, опираясь на трость с костяным набалдашником, насмешливо поглядывал на встречных голубыми невыцветшими глазами; шея почти без морщин, сжата тугим белым воротничком. В тот день он за полчаса провел совещание, подписал бумаги и собрался ехать домой к обеду. Кедрачев решил проводить, они вышли из подъезда. Палий сделал шаг к машине, но словно бы споткнулся, Кедрачев успел подхватить Ивана Никифоровича, чтобы тот не упал на асфальт, и как только Палий оказался у него в руках, Кедрачев понял — держит мертвеца.

Три дня ушли на хлопоты о похоронах, и только нынче Кедрачев опомнился и сразу ощутил, как накален вокруг мир; его оглушило телефонными звонками знакомых и незнакомых людей, в которых смешивались мольбы, требования, приказы, растерянный лепет, и лишь сейчас Кедрачев сообразил — его судьба под угрозой непредсказуемых перемен. С работы он уехал усталый и озадаченный часу в седьмом.

Люся встретила молчаливым, тревожным вопросом, но он не стал ничего объяснять: эта длинноногая кукла сама должна понимать, что с ним творится. Сбросил пальто, надел домашнюю куртку, коротко сказал:

— Коньяку!

Она принесла бутылку, он налил почти полный фужер, выпил одним махом, тут же захрустел яблоком.

— Обедать будешь? — робко спросила Люся.

Он лишь утром что-то перехватил на ходу, но есть не хотелось. За окном сгущались сумерки и медленно наливались светом уличные фонари, а край плоского неба, подсвеченный желтизной, тускнел. Кедрачев хотел ответить Люсе, но зазвонил телефон; звук показался резким, требовательным. Кедрачев снял трубку:

— У телефона.

— Володя, — грубоватым шепотом проговорила Ника. — Приезжай немедленно, я у отца на даче.

Она говорила так, словно Палий еще был жив и мог ее услышать.

— Мне сейчас тяжело, — ответил он.

Тогда голос стал властным, почти мужским — это с ней бывало:

— Если я зову, сегодня! Необходимо… не только мне, но и тебе.

Кедрачев положил трубку. Черт возьми, машину сейчас не вызовешь, придется ехать на своей, а он выпил коньяку, да и путь не так уж близок: дача Палия в Абрамцеве, в академическом поселке. Дачи эти, как уверяли многие, лично даровал Сталин тем ученым, к которым испытывал симпатию.

Большие синие глаза Люси тревожно смотрели на него. «Ну настоящая кукла», — еще раз неприязненно подумал Кедрачев: эта красивая стройная женщина, покорная ему во всем, с некоторых пор стала восприниматься скорее как служанка, он это понимал, а она — нет. Да, впрочем, бог весть, что пряталось за ее гладким лобиком.

— Я надолго, — сказал он Люсе. — Ты ложись, не жди. Не беспокойся.

— Но все же…

Он не дал ей договорить, вздохнул:

— Сама видишь, какие дела, — и тут же пожалел ее, обнял крепкой рукой, поцеловал, и она обрадовалась, торопливо прижалась щекой, но он сразу же отстранился, пошел к выходу.

Свет фар озарял мокрую поверхность асфальта, она привычно летела навстречу, поскрипывали «дворники», скользя по стеклу, дорога была широка, ехать удобно. Скорее всего Нике нужен совет, как распорядиться бумагами Ивана Никифоровича, пока ими не занялись официально, ведь наверняка Палий хранил в загородном доме личные документы, а может быть, и записки. Жизнь Палий прожил большую, бывали у него встречи с разными людьми, известными не только в стране, но и в мире; возможно, и письма от них остались, представляющие немалую ценность. Да бог весть, чего только не могло обнаружиться в тайниках Палия, о которых знать могла одна Ника, недаром же Иван Никифорович держал младшую дочь при себе, она была вроде личного секретаря, хотя имелись у него и штатные помощники, но то, что он мог доверить дочери, видимо, не доверял другим. Палий отличался природной подозрительностью. Он ведь никакой дружбы, приятельских отношений не признавал, да и Кедрачева приблизил с большой опаской, может быть, и не подпустил бы к себе, но Ника… Конечно, Кедрачев ей многим обязан, куда тут денешься. Ведь был же миг, когда он, ощущая силу над ней, горячо потребовал: давай поженимся, а она, даже опьяненная неистовым приступом любви, внезапно жестко, мгновенно протрезвевшим голосом ответила: нет, к черту, дважды я этого рабского счастья хлебнула, с меня хватит; быть замужем — пошлость. Он мучился этим несколько дней, думал: Ника может что-нибудь брякнуть отцу, но, не обнаружив никаких признаков перемен к нему со стороны Палия, успокоился. Кто знает, о какую соломинку споткнешься, находясь рядом с таким, как Иван Никифорович. Поведение его непредсказуемо.

Вскоре свет фар высветил ограду абрамцевского музея-усадьбы, сувенирные ларьки, нужно было их обогнуть, а там уж аллея вела прямиком к академическому городку.

Ворота были закрыты, но Кедрачев сигналить не стал, увидел, как сторож глянул в окно будки и вскоре вышел оттуда, прихрамывая.

— Добрый вечер, — поздоровался Кедрачев.