— О чем писать? — удивился Арон.
— Да анекдотец-то с душком!
Арон вдруг обозлился:
— Да пошел ты! — и длинно выматерился.
Васька захохотал, еще крепче прижал к себе Арона, зашептал:
— Это я так… Ты поимей в виду: тут стукачей — на каждом шагу. Почтовый ящик. И не разгадаешь, кто стучит… Может, тот же Махт. Кинул тебе крючок, глядишь, проглотишь с наживкой, тогда он тебя за него дернет.
— Да зачем?
— Кому для бдительности, кому для того, чтобы других в лапах держать.
— А может, и ты?
— А может, и я, — тут же согласился, хохоча, Васька.
Арону сделалось нехорошо. Васька ему нравился, парень безотказный, таких слесарей редко сыщешь, и веселый; случалось, выпивали с ним, Васька болтать не любил, пел веселые, бесшабашные песни.
Однако, видимо, Васька на Махта не написал, да, может, и не собирался, а всего лишь проверял Арона; во всяком случае, в первый отдел Арона не вызывали, да и судя по веселому виду Махта — его тоже. А веселым Махт был, потому что дела в цехе шли неплохо, очень даже неплохо, он и благодарность от Палия получил, и премиальные. И поздравлять его приходил Эвер, он пожал руку всем инженерам и Арону тоже. Мужественное, жесткое пожатие.
Эвер или хотел казаться, или на самом деле был жестким человеком, терпеть не мог никаких сантиментов, никакой неточности. Арон никогда не видел, чтобы главный улыбался. Но у Эвера была дочь. Арон как увидел ее, так и остановился, раскрыв рот, не смея шелохнуться. Золотокудрая тоненькая девушка с ясным лицом. Она пришла к ним в клуб на праздничный вечер, и Арон, обнаглев, пригласил ее танцевать. Она танцевала легко, все время улыбаясь, маняще и в то же время словно предупреждающе, и от нее удивительно пахло, он даже и не мог определить этот неземной запах. Они не сказали друг другу ни слова, но Арон знал — ее зовут Надя. Она снилась ему по ночам. Он был не из робких, ходил в институтское общежитие, там все было довольно просто, видимо, война разрушила какие-то преграды, и девушки шли легко на сближение; иногда он оставался ночевать в комнате с какой-нибудь из сокурсниц, где еще спали три или четыре девчонки, они просто отворачивались от них и только утром позволяли себе всякие ехидные словечки. Но представить себя в постели с Надей Арон не мог. Она была неким нездешним созданием, во всяком случае, обитала в той сфере, куда ему не было доступа… Может быть, позднее, когда он по-настоящему окрепнет на работе. Дочь Эвера… Скорее всего, ее окружали молодые люди того круга, к которому принадлежал главный или Палий, а те не жили в занюханных коммуналках, где пахло щами, помоями и сортиром.
На заводе и в НИИ тоже было немало хороших девушек, многие поглядывали на Арона, но едва он переступал заводской порог, пройдя все проверочные пункты, как мозги его включались только в дело. У него был столик в одном из цеховых закутков, шум агрегатов ему не мешал, тут он работал или шел к печи, где рабочие мараковали над технологией варева. Он с полной отдачей отрабатывал свои часы. Это и считалось инженерной школой Эвера. Говорят, тот когда-то выезжал в Штаты и к шведам, многому там научился. И американцы и шведы высоко оценили Эвера, считая, что он сильный инженер, с глубокими и неожиданными знаниями. Кое-кто шептался: без Эвера вряд ли Палий сумел бы создать в войну броневую сталь при скоростной плавке и прокатке, из-за которой не просто получил личную благодарность Сталина, но и был им всячески обласкан. Однако же Эвер не любил высовываться; замкнутый, жесткий, казалось, он был одет в пуленепробиваемый китель.
…Арон стоял в шашлычной, подле узкой стойки, повернувшись к стене, и допивал пиво. То, что произошло во дворе с типчиками, пришедшими к Чугуну, развеивалось, отходило, и он думал: а с Чугуном я поговорю, ведь так давно знаем друг друга, тот связался с какими-то сволочами… Еврей, не еврей. Кому какое дело? Агитаторы что-то бормочут, вычитывая из газет всякую чепуху, — мало ли что пишут? Ну есть эти космополиты безродные, да Арон-то при чем? Все же его отец Михаил Аронович Каминский погиб на войне, был инженером, хорошим инженером, все об этом говорят, и во дворе его уважали, и на работе. Тот же Чугун всегда отца добрым словом поминает.
А сам Арон? Он же нужен на заводе! Все время чувствует, что нужен, к нему разные ребята приходят: Ароша, помоги просчитать, он всегда помогает, да как же иначе?.. А, ну их всех. Дерьмо всегда есть, и хочешь не хочешь, как ни бережешься, все равно на него наступишь.
Так, успокоив себя, он вышел из шашлычной, подумал: вечер испорчен, шляться не хочется, в кино тоже, лучше дома почитать, и мать будет довольна, она всегда тревожилась, когда он исчезал надолго. Толпа поредела, и он быстро добрался до каменных ворот; вернее, это были не ворота, а арка с крепкими крюками, торчащими из кладки, когда-то на них и навешивали ворота, сейчас же это был просто вход в проходной двор. Уже смеркалось. На скамье у доминошного столика сидел Чугун, курил, его собутыльников не было.