Вне закона (ЛП)

Машина прибыла только тогда, когда мы еще лежали в кровати в нашей квартире на Шиффбауэрдамм. Эрнст Вернер Техов сообщил, что у него по дороге случилась авария. Он еще ничего не знал о проекте Керна. Керн хотел только с помощью авторитета, который у него возрастал сам по себе у всех, кто его знал, создать себе помощников для этой акции, не возлагая ответственности на них самих. В последующие дни он бесцеремонно эксплуатировал тех, кто предлагал ему свою помощь. Только в том случае, если этого никак нельзя было избежать, он называл имя Ратенау. Он в лихорадочном темпе подготавливал все, что было направлено на это деяние. Но он не доставал ни паспортов, ни денег. Когда я, наконец, спросил его, что он намеревается делать после акции, он сказал: — Не то, что ты думаешь. Мы хотим попробовать ускользнуть в Швецию. Если наш шаг не приведет ни к какой развязке, мы сразу же вернемся и перейдем к следующему. Я не могу поверить, что наша акция не станет, по меньшей мере, сигналом, который пробудит следующие действия. Я вернусь в любом случае, чтобы делать то, что не может сделать никто другой. Когда наступит конец, это от меня не зависит.

Почти ни одно из подготовительных мероприятий не удалось с первого раза. Автомобиль был не в порядке. Ожидаемый пистолет-пулемет не прибыл, пришлось достать другой, у которого при пробных стрельбах постоянно происходили осечки. Целыми днями Фишер подыскивал подходящий гараж, наконец, он нашел один с помощью человека, у которого чуть ли не лбу было написано, что он предатель. Когда стало известно, что Ратенау уехал, Керн сказал мне с мрачным взглядом: — Так, как будто судьба этого не хочет.

Керну пришлось воспрепятствовать планам покушения одного семнадцатилетнего гимназиста, о которых он узнал. Он грубо возражал против каждого вмешательства, которое я предпринимал. Он хотел, чтобы Техов обучил Фишера водить машину, чтобы исключить из операции и Техова тоже. С другой стороны он, хоть и с пренебрежительным тоном, воспользовался услугами одного хвастливого студента-психопата.

Фишер оставался равномерно спокойным. Он был полюсом, к которому Керн возвращался снова и снова. Если он замечал, что Керн растрачивал свои силы на мелочи, он брал его с собой на долгие прогулки. Однажды он, приняв быстрое решение, повел нас в кинотеатр, который был по дороге. Фильм назывался «Доктор Мабузе, игрок». Мы нашли места только в разных рядах. Когда на экране появилась внутренняя часть тюрьмы, Керн закричал через три ряда: — Боже правый, да это же та самая камера, из которой мы вытащили Дитмара. Люди кричали ему: — Тс!

Керн и Фишер посетили Рейхстаг. Там выступал Ратенау. На обратном пути Керн надолго остановился на Унтер-ден-Линден перед объявлением фотографа, где висел портрет Ратенау. Тонкое, ухоженное лицо с темным, странно теплым и собранным выражением глаз почти пытливо смотрело на нас.

Фишер сказал после долгой паузы: — Он выглядит очень приличным.

В субботу 24 июня 1922 года, около 10.30 утра, машина стояла на боковой улице Кёнигсаллее в пригороде вилл Груневальда, поблизости от квартиры Ратенау. В месте, где улица вливалась в Кёнигсаллее, стоял в ожидании Фишер. Керн вытащил из машины свой старый прорезиненный плащ. Техов возился под капотом машины. Он сообщил Керну, что механизм подачи масла испорчен. Но для короткой и быстрой поездки машина еще сгодится.

Керн оставался в своей свободной невозмутимости. Я стоял перед ним и рассматривал его. Я дрожал настолько сильно, что я одно время подумал, что мотор машины, к которой я прислонился, уже запущен. Керн залез в свой плащ. Я хотел что-то сказать, что-нибудь теплое, уверенное. Наконец, я спросил: — Какие мотивы мы должны будем назвать, если нас поймают?

— Если вас поймают, — весело сказал Керн, — тогда просто валите всю вину на меня. Это само собой разумеется. Ни в коем случае не говорите правду, говорите что-нибудь, боже, говорите все равно что. Говорите что-нибудь, что могут понять люди, которые привыкли верить своим утренним газетам. Как по мне, так можете говорить, что он был одним из Сионских мудрецов, что его сестра вышла замуж за Радека или еще какую-то глупость. Или говорите, что вам предварительно разжуют газеты, что они усвоят как коричневое масло, если они это найдут в ваших высказываниях. Вероятно, они тогда немного устыдятся. Если вам вообще нужно будет говорить, то говорите как можно более плоско, только так вас поймут. То, что двигало нами, они не поймут никогда, и если бы они могли это понять, то это должно было бы унизить вас. Постарайтесь, чтобы они вас не взяли. Скоро каждый человек будет на счету.