Вне зоны доступа

В общем, любовь к женщине не стала для меня чем-то из ряда вон. Я был готов к этим чувствам, я им радовался, как ребенок, как никто понимая всю ценность свалившихся на меня эмоций. Я и выжил-то им благодаря, господи! Вслушиваясь в мерный стрекот калашей, с помощью которых две банды африканских повстанцев выясняли, у кого хрен увесистей, замерзший, измученный жаждой и голодом, я держался на голом упрямстве. Ну, не мог я сдохнуть, не заглянув в глаза моей Тени. Не сказав все, что чувствую, не объяснив, кем она для меня стала! Всем… всем для меня стала, да. Заполнив собой мою душу…

Так как же в нее проникла другая?

Задаваясь этим вопросом, я так и не нашел в себе сил посмотреть Яське в глаза, хотя еще совсем недавно собирался вновь сбежать к ней. Но нет. Потом, когда буря в душе уляжется. Когда притупится все, что так остро сейчас. Я подхватил распечатки документов, которые удалось нарыть, и заставил себя углубиться в их изучение. Пожалуй, полученных материалов было уже достаточно, чтобы дать делу ход, но я привык перестраховываться.

Стук в окно прозвучал для меня неожиданно. Яська никогда не приходила ко мне сама. Сердце дернулось. Даже через усеянное тысячами блестящих капель стекло ее лицо я бы узнал из тысячи.

— Привет, — улыбнулась грустно, когда я распахнул створки. — Я не вовремя? Что-то случилось?

Ничего! Наверное… Если не считать того, что её голос… её нежный голос заставляет меня дрожать от нахлынувших воспоминаний.

— Я не знаю. Просто… может быть, все скоро изменится.

У меня не было сил ей врать. Но и как ей все объяснить — я не знал, а потому лепетал что-то невнятное. Да я и сам не знал, что будет и уже ни в чем не был уверен.

— Наверное, мне не стоило приходить.

— Что? Нет! Стой!

Я дернул Яську за руку, заставляя слезть с подоконника. Чтобы выиграть время, склонился вниз, стягивая с нее изрядно грязные ботинки.

— Не говори чепухи. Просто…

— Просто, может быть, все скоро изменится? — повторила мои слова чуть звенящим от напряжения голосом. Нерв на моей щеке дернулся. Я кивнул. Черт… в конце концов, сама Яська мне ничего не обещала! Напротив! Говорила, что любит другого, и все такое. А сейчас? Сейчас тоже любит?

— Я не знаю. Все так запуталось.

Наверное, мои слова больше подходили женщине и совершенно не пристали мужчине. Но так уж случилось, что от моей мужицкой крутости, уверенности в том, что делаю и что правильно, не осталось следа.

— Да уж, — неожиданно согласилась Яна. — Запуталось, как только выпутываться будем?

Я не знал. Все так сильно переплелось, что, будь во мне чуть больше решительности и чуть меньше чувств к Тени, я бы и распутывать не стал. Обрубил концы и начал все заново. Будь во мне чуть больше решительности и меньше чувств…

— Если я предложу тебе быть со мной… — начал было я, но Яна не дала мне договорить, приложив к губам указательный палец:

— Тш… Предложения так не делают, — печально покачала она головой и, конечно, была права. Я выругался, притянул ее к себе, прижался губами ко лбу. Еще целомудренно, но уже ежась от первых всполохов страсти, проносящихся кожей.

Яна всхлипнула. Моя хорошая нежная девочка… Она действительно заслуживала самого лучшего. И хорошо, что ей хватило мудрости прервать мои бессвязные, нерешительные блеяния. Даже сейчас мне было стыдно за них, а со временем этот стыд лишь усугубится. Прежде, чем ей что-либо предлагать, мне нужно было разобраться в собственных чувствах.

— Не хочу тебя потерять…

Мы впервые говорили о чувствах. Обо всем на свете говорили, а о чувствах — нет. Не позволяли, не считали, что находимся в праве.

— Не теряй.

Яська запрокинула голову и посмотрела на меня голубыми, как бездонная озерная гладь, глазами. Такими серьезными и тревожными. Такими знакомыми и родными.

Не теряй… Мне бы ответить «не потеряю», но мой язык словно прирос к нёбу. Какой бы выбор я сейчас ни сделал — я бы в любом случае пожалел. Дерьмо. Со стоном бессилия я подхватил Яну под попку и набросился на ее рот. Развернулся резко, зажал ее между стеной и собственным телом. Лишь когда кислорода в легких не осталось, отстранился и, с шумом дыша, снова на нее уставился. А Яська уже поплыла. Веки отяжелели, взгляд заволокло, рот приоткрылся, будто приглашая меня к дальнейшему действию. Мы были так тесно прижаты друг к другу, что это давало нам потрясающее ощущение оторванности от всего другого мира. В этом контуре стен были только мы с ней, а весь остальной мир где-то там — отдельно. И все проблемы там…

Пессимист во мне все еще гудел о том, что так нельзя, что нужно разобраться и только потом срываться во что-то большее, или, напротив, в последний момент, шарахнуться прочь от края. А влюбленный мужик уже летел, летел в какую-то пропасть без дна.