– Он тебе условия обеспечил. Так цени это. Проблема в том, что ты сам примеряешь на себя их мундир.
– Ничего я не примеряю.
– Примеряешь. Берешь их систему ценностей.
– А как же, если я обещал в подписке задания выполнять?
– Ладно. Вот если тебе задание дадут папу застрелить. За предательство. Скажут, что работает на японскую разведку. Застрелишь?
– Нет, – после минутного раздумья ответил он.
– А почему? Он же враг, шпион. Всех обманул, своим прикидывался. Не жмурься, на дорогу смотри, – толкаю Олега в бок.
– Плевать. Для меня он прежде всего отец.
– Поэтому мы и едем сейчас вместе. Если бы ты сказал, что надо рассмотреть доказательства, свидетелей опросить, с ним поговорить, то я бы тут и вылезла. Но я знаю, что ты так не скажешь.
– Так почему я маленький?
– Потому что зрелый человек имеет свое мнение о том, что такое хорошо или плохо. А ты допускаешь чужое. Самое плохое, что за выбор отвечать тебе, а не КГБ или обществу.
– Несправедливо. Делаешь, как говорят, а отвечаешь сам.
– Поэтому и надо только на себя ориентироваться. Выбор есть в каждой точке жизни. Не зависимо от того, американский ты шпион или советский разведчик. Обозвать можно по-разному.
– Но за невыполнения задания могут, – он не закончил.
– Могут что? Ты присягу не давал. Из агентов дядя Ренат выгонит? Убить? Убить могут. Как и любого человека, который мешает.
– Что предлагаешь?
– Живи спокойно. Определи для себя, зачем тебе лично нужны эти отношения. И используй. Поставят перед выбором, сделаешь. На это у тебя сил хватит.
– Спасибо, Маша. А то прямо двуличность какая-то. Перед тобой стыдно, что не знаешь этого про меня.
– Нет больше никакой двойственности. Есть ты и твое понимание ситуации.
– Но по отношению к КГБ это жульничество. Получается, я просто их использую в своих интересах.
– Именно так. Но они предложили, а не ты. Так что не мучайся.
Лев Михайлович увидел из окна отъезжающую «Волгу».
– Твой?
– Да, это Олег.
– Но сначала скажи, пожалуйста, – он замялся, – Вера Абрамовна намекнула, что могут быть попытки твоей вербовки.
– Не намекнула, а прямо сказала, – вышла она в коридор из комнаты, – Маша, мы все знаем, чем грозит предательство. И ты знаешь. Но человек слаб. Лев Михайлович может помочь советом. Не отвергай его.
– Я не отвергаю. Просто считала, что сама справляюсь. – Мы проходим в большую комнату, – если вкратце, то мои условия для знакомого такие: только личные отношения и взаимопомощь.
– Это правильно, – кивает художник, – пойми мое беспокойство. Ошибки бывают. И не поправимые. Особенно, если дело касается меркантильного интереса. Любой дар может быть отозван. И тогда – пустота.
– Это чувствую. Но если потом из благодарности что-то дают, отказываться?
– Беда начнется, когда ты будешь что-то делать ради денег или подарков. Тогда ты не сможешь увидеть главную цель. Дар станет бесполезен и даже вреден. Его отнимут. А если кормят тебя или одевают просто от благодарности, что ж. Ничего в этом страшного.
– А если у человека подписка, он задания выполняет, то что?
Они переглянулись.
– Коготок увяз, всей птичке пропасть, – ответила Вера Абрамовна, – думаю, ты сейчас про Олега спрашиваешь.
– Знаешь, что такое Зов? – Вступил Лев Михайлович.
– Что-то у вампиров? Они притягивают людей к себе так, заманивают.
– И тут примерно также. Сначала человек выполнит что-то простенькое. Например, охарактеризует коллег письменно. Пусть даже в самых лучших тонах. Потом выяснит, кто с кем общается. И пошло-поехало. У человека появляется возможность самому повлиять на судьбу другого, используя огромную махину. Это завораживает. Но Зов не в этом. А в том, что есть потребность не обмануть ожидания сильного чудовища. Поймать на себе благосклонный взгляд взамен нужной информации или действий. А в лихую годину, когда защиты не видят, так сделать это любой ценой. Пусть ложный донос, пусть на самых близких. Неважно. Лишь бы оно кивнуло одной из своих многочисленных голов. Это и есть Зов, который не отпускает никого.
– Ну, так уж и никого? Есть категория людей устойчивых, – ответила Вера Абрамовна, – давай за чаем поговорим.
Мы накрываем стол. У художника нашлось варенье из грецких орехов. Он ездил на пленэр в Грузию. Странно, что сам еще не съел. Печенье и баранки принесла я. А Вера Абрамовна достала банки без этикеток – вареную сгущенку. Все заманчиво. И вкусно.
Чувствую, вербовка в КГБ – не главная тема разговора. Вопросительно смотрю на Веру Абрамовну.
– Да, Машенька, – кивает она, – у нас будет дело. Лев Михайлович зря переживает. Твои контакты в конторе могут помочь. Правда, потом придется скрываться.
– И что за дело? – я намазываю край печенюшки вареной сгущенкой.
– Мы с тобой уже обсуждали будущее всех нововведений.
– По частям людей легче контролировать?
– Да. И выдрать им надо выдрать людей из сложившегося, пусть и плохого, мирка для изменения личности. И когда у них будет власть над душой, развития уже не будет. Жизнь станет бесполезной.
– Вы считаете, что можно это остановить?
– Нет. Остановить нельзя. Можно попытаться пустить по другому направлению.
– А смысл?
– Смысл только в выигрыше времени.