Внедрение

Он так и стоял возле ангара, не отрывая взгляда от той точки в небе, где давно исчез из вида последний взлетевший самолет. На часы он не смотрел – и без стрелок знал, сколько времени прошло. Вот примерно сейчас они должны выйти на цель, через минуту – начало атаки, теперь – отход… Если есть кому…

– Михаил Николаевич! Истребители… – Он даже не заметил как подошел комэск-один, Гришин.

– Что? – встрепенулся комполка.

– Сели истребители, наши возвращаются…

– Сколько?

– Почти все… Пятнадцать…

– Гришин, что стоишь, знамя несите, быстрее, засранцы, что стоите? Давай! Бегом!

Первым прилетел Данилкин и тяжело выбрался из самолета, настолько побитого, что непонятно было, как он вообще долетел.

– Ты ранен, Боря? – спросил у него подбежавший Козин. – Лицо все в крови.

– Не, губу прикусил, когда тряхнуло сильно. Но задачу выполнили, командир!

* * *

О разгроме переправы сообщил Тупиков. Таким радостным я его еще до этого не видел. Он чуть не вприсядку танцевал.

– Отводят немцы танки с левого берега! – закричал он, забежав в приемную. – Слышите, Михаил Петрович? Плацдарм сворачивают!

– Новость хорошая, – покивал Кирпонос, выглядывая из кабинета. – А вот тебе плохая.

Комфронта подал Тупикову какую-то бумагу. Я узнал шифрованную телеграмму, что притащил Масюк полчаса назад.

– Как Ромны взяты? – Начальник штаба обалдело посмотрел на нас.

– Гудериан нажал, его танки уже под Лохвицами.

Кирпонос тяжело вздохнул, мы с Аркашей переглянулись.

– Это значит, что железная дорога перерезана, считай, мы в окружении. Иван Васильевич, – комфронта хрустнул пальцами, – давай приказ жечь секретные документы. Вечером будем воздухом эвакуировать штаб.

– Петь, не дури. Поехали с нами. – Масюк хлопнул меня по плечу после того, как Тупиков с Кирпоносом ушли. – Что тебе тут делать? В Москве Михаил Петровича, говорят, поставят на резервной фронт, будем из столицы всем рулить.

– Не могу, Аркаша. Надо немчикам счет предъявить.

– Без тебя все сделают. В Киеве три группы чекистов работают, это не считая армейских саперов.

– То, что я задумал, только я могу сделать. Другие облажаются.

– Так уж и облажаются…

– Вон я вчера своего татарина проверял. Начали прозванивать цепи, не идет сигнал к фугасу. Пошли выяснять, в чем дело. Дожди, конденсат, проводка отсырела. Три часа в грязи ковырялись, пока поправили. А если бы я не проверил? И так везде. На словах все готово, а начинаешь смотреть – жопа.

Я чуть не сплюнул на пол, но сдержался.

В приемную быстрым шагом зашел Хрущев. На его мясистом лице было озабоченное выражение.

– Товарищи, где Кирпонос? Почему я в управлении фронтом никак не могу найти командующего? Бардак развели! – И тут же, перестав кричать, тихо спросил: – А это правда насчет того, что Гудериан… железную дорогу?..

– Так точно, товарищ первый секретарь. – Масюк участливо покивал.

– А как же эвакуация? Самолетами? – Никита вылупил на нас глаза.

– Самолетов свободных нет. – Я пожал плечами, перемигиваясь с Масюком. – Все на фронте заняты. Сами знаете какая сейчас ситуация под Кременчугом…

– Что значит заняты? – Хрущев покраснел, вот-вот кондратий хватит.

– Придется переходить на нелегальное положение. – Я участливо посмотрел на Никиту. – У вас есть конспиративная квартира?

– Квартира? Не-ет, – заблеял первый секретарь. – А как же… Мне обещали!

– Оперативная обстановка изменилась. – Теперь пожал плечами Масюк.

– А вы, вы тоже в Киеве остаетесь? Как планируете выходить из окружения? – Хрущев забегал по приемной. Сейчас начнет накручивать по потолку.

– Формируется ударный кулак. – Я пошелестел документами. – Будем прорываться с боем. Вам винтовку выдать? Или ППД? У нас тут где-то был…

– Да что за безобразие?! – заорал Хрущев, разбрызгивая слюну. – Я буду жаловаться! Вы обязаны обеспечить мне и моей семье эвакуацию. Пусть ВВС выделят «Дуглас». А лучше два.

– Секундочку, я записываю. – Аркаша схватил бумагу, карандаш.

– Идиоты! – Никита выбежал из приемной, хлопнул дверью.

– Эх, прилетит нам за такие шутки. – Масюк закурил папиросу.

– Это вряд ли, – махнул я рукой. – Кирпоносу сейчас не до нас, а я вообще остаюсь в Киеве. Если что, вали все на меня.

– Эх, Петя. – Аркаша вздохнул. – Хрущ злопамятный, припомнит нам. Ну что? Пойдем жечь документы.

И мы пошли.

Во дворе коменданты вытащили несколько железных бочек, разожгли в них огонь. Мы начали стаскивать папки из архива, которые увезти было нельзя, но и немцам оставлять было невозможно. Два раза нас прерывал авианалет, один раз я вышел за ворота – Аркаша решил покурить и поглазеть на эвакуируемый Киев. Но по улице брели только колонны уставших, с серыми лицами бойцов. Многие несли носилки с ранеными.

Мимо нас пронеслась грязная донельзя «эмка» и лихо, чуть не с разворотом, затормозила у крыльца. Из нее чуть не выпал Голдович. Его даже пошатнуло, и он схватился за ручку, чтобы устоять. Увидев нас с Масюком, он махнул рукой, подзывая к себе. Мне и самому было интересно узнать, что у него стряслось.