Внеклассная работа

Катушка Румкорфа, из-за которой мы явились в радиорубку, оказалась здоровенным цилиндром на деревянной подставке; её железный сердечник был обмотан многими слоями тонкой медной проволоки. От обмотки попахивало горелым; учуяв этот запашок, Унковский недовольно скривился. Я понял, что на быстрый ремонт надеяться не приходится: не похоже, что в этом царстве сумасшедшего изобретателя можно просто вытащить дефектный блок из прибора и заменить его новым, запасным. Радиотелеграфист, гальванёр с унтер-офицерскими лычками, затравленно глядел на лейтенанта, предчувствуя свою нелёгкую судьбу. Унковский покосился на Светлану, буркнул под нос нечто невнятное и предложил радиотелеграфисту «попробовать ещё разок». Тот послушно крутанул ручку; раздался треск, озоном запахло сильнее. Между обмоток брызнуло фиолетово слепящими электрическими искрами, остро завоняло горелым. По телу прошло неприятное шевеление – будто волосы, от паха до макушки, встали дыбом. Я попятился прочь от подозрительной электрической штуковины; Светка привычно спряталась за мою спину, вцепившись мне в рукав. Унковский безнадёжно присвистнул и покачал головой.

– Да, тут придётся повозиться. Давай мухой на мостик – и отрапортуй, что искровая станция раньше чем к вечеру не заработает. Пускай пока флажками семафорят. А мы с вами, – лейтенант обернулся к нам, – пойдём наконец в кают-компанию.

VI

Ноут, прошуршав жёстким диском, выдал на экран грустный смайлик и сообщение о необходимости перезагрузки. У меня будто оборвалось что-то внутри. Замерев, я ткнул пальцем в пусковую кнопку – экран мигнул, сделался чёрным… то же самое! И ещё. И снова…

Мичман Шмидт и ещё двое офицеров помоложе с неподдельным интересом следили за моими манипуляциями. Унковский, сдав нас на руки «флажку», посидел немного и отправился чинить горелую катушку Румкорфа. Вот мне урок – не злорадствуй! Где же теперь то злорадство, с которым я разглядывал оборудование радиотелеграфной станции… может, и допотопное, и примитивное – зато лейтенант с унтером вооружатся сейчас паяльниками и пассатижами, покопаются в медных кишочках – глядишь, к вечеру передатчик заработает. Если, конечно, не потопнет вместе с радиорубкой. А как ему не потопнуть, если МАК при очередной перезагрузке уныло выдаёт один и тот же сбой, а загрузочный диск лежит себе в ящике стола бог знает в скольких километрах и в ста с лишним годах в будущем отсюда?

– Что-то не в порядке, Семён? Ваш прибор испортился?

Это Лёвочка Шмидт. Отлично понимаю сослуживцев, приклеивших парню такое несолидное имечко, – юношеский пушок над верхней губой, почти девичья кожа, тонкая шея никак не создавали мичману мужественного облика моремана. Увы, сейчас мне не до того, чтобы изучать облик офицеров Императорского Флота.

Осознав, что ноут забастовал всерьёз, я вспомнил о смартфоне. Материалы по «Петропавловску» предусмотрительно закачаны на Яндекс-диск, вот я их сейчас и…

Идиот! Какой Яндекс? Откуда тут сеть? Совсем ошалел от этих сюрпризов, соображать перестал! Дурные привычки информационной эпохи – все мы, если вдуматься, инвалиды на цифровых костылях, и если уж нас почему-то лишат их…

Шмидт сотоварищи молча наблюдали, как я запихиваю так и не заработавший ноут в рюкзак. Спасибо, хоть смартфон вытащить не успел… Интересно, а психиатр на броненосце предусмотрен? Священник точно есть – вон он, наблюдает за нами из глубокого кресла возле ребристой трубы минного аппарата.

Фиаско оказалось полным. Сперва Лёвочка Шмидт, изо всех сил пытавшийся вести себя и учтиво и предупредительно (ещё бы – как-никак личные гости адмирала!), выслушал мой сбивчивый монолог о печальной судьбе, которая ожидает броненосец. Уж не знаю, на какой минуте этого словоизвержения он записал меня в буйнопомешанные; во всяком случае, перебивать не пытался, а только кивал и смотрел добрыми глазами. Народу вокруг прибавилось – после утомительной утренней тревоги, вызванной гибелью «Страшного» и боем «Баяна», ежеминутного ожидания возможной схватки с японской эскадрой, начальство, что называется, ослабило вожжи. Офицеры один за другим потянулись в кают-компанию – перекусить и влить в себя чего-нибудь горячего. Так что слушателей у меня оказалось достаточно: батюшка уступил кресло возле минного аппарата инженеру-механику Стейпелю, весёлому малому, который начал задавать нам со Светкой вопросы об учёбе и гимназии. Мои пророчества о судьбе броненосца отскакивали от него как от стенки горох.

Рядом со Шмидтом устроился другой мичман; он немедленно выложил на крахмальную скатерть допотопный фотоаппарат-гармошку марки «Фолдинг» и принялся вдумчиво ковыряться в нём тонюсенькой часовой отвёрткой. Его представили нам как мичмана Николая Иениша, коллегу Унковского по минно-гальванической части. Имя показалось мне знакомым: то ли воспоминания встречал в Сети, то ли, наоборот, читал о нём в чьих-то мемуарах.