Внеклассное чтение. Том 1

Обер-шталмейстер поклонился, другой рукой, согнутой за спиной (Мите-то сзади хорошо видно), щелкнул — и сразу подскочили два служителя, утянули усатую Фиму прочь.

Теперь дошла очередь и до Карповых — российская Юнона, еще не доулыбавшись, повела взором с Мити на папеньку. Тот сглотнул, да и у Мити в грудной полости, где сердце, ёкнуло.

— А из этих кто? — спросила Екатерина. — Большой или маленький? Что они?

Папенька выступил вперед, раскланялся изящным манером, заговорил плавно, мягко, самым лучшим своим голосом:

— Вашего императорского величества покорнейший слуга, отставной конногвардейский секунд ротмистр Алексей Карпов.

И чуть помолчал. Проверяет, не вспомнит ли его государыня, догадался Митя.

Нет, не похоже, чтоб вспомнила. Даже странно — такого красивого, приятного, и не вспомнить? Хотя что ж, она ведь старая уже, шестьдесят шестой год. В преклонные лета, как известно, умственная тинктура замедляет свое обращение, образуя в мозгу узелки и спайки, нарушающие стройность памяти.

— Вот сын мой Митридат, — продолжил папенька, указав на Митю, и тот низко, по-заученному поклонился. — Посредством каждодневных многочасных экзерциций я развил в сем чудо-младенце невиданную остроту ума и ученость. Митридат перемножает и делит любые числа с резвостью непревзойденной. Столь же легко возводит числа в квадрат, извлекает корень, равно как производит и иные математические операции, еще более сложные. А еще, — здесь папенькин голос сделался совсем бархатным, — Митридат превосходнейше овладел тайнами благородной утехи монархов и мудрецов Востока. (Плавный жест в сторону шахматной доски.) И в сей игре ему нет равных, даже и среди признанных мастеров. А мальчику всего шестой годок…

Договорив приготовленную речь до конца, Алексей Воинович снова склонился, да так и застыл в благоговейном изнеможении. Митя вздохнул. Ничего не шестой, это уж папеньку занесло. Через полтора месяца сравняется семь.

— Такой крошка, а знает шахматы?

Touche! Клюнула! Государыня повернулась всем своим грузным телом, отчего нога, покоившаяся на скамеечке, соскользнула на пол.

— Ой!

Екатерина болезненно поморщилась, вскрикнула.

Из дальнего угла, расталкивая дам и кавалеров — будто фрегат, рассекающий волны, — к столу ринулся смуглый человек в расшитом позументами морском мундире.

— Сьто, матуська, нозька болит? — закричал он, смешно коверкая слова. — А вот он я, твой верный Козёпуло, и волсебная водитька со мной!

Выхватил из преогромного кармана склянку с ядовито-лиловой жидкостью, бухнулся на коленки, осторожно снял туфлю и стал порхать по распухшей ступне ловкими жирными пальцами — мазать, тереть, мять, приговаривая что-то под нос на непонятном наречии.

— Влез, орех грецкий, — досадливо пробормотал обер-шталмейстер. — Всё испортил!

Папенька выпрямился, в отчаянии всплеснул руками:

— Кто этот невежа?

— Контр-адмирал Козопуло, морской разбойник. Наш новейший чудотворец, нынче при государыниной больной ноге состоит. Вишь ты, снадобье у него какое-то особенное. Лучше б его, щетинную морду, турки на кол посадили!

Щеки у адмирала и в самом деле были фиолетовыми от проросшей к вечеру щетины, да и на пирата он тоже чрезвычайно походил. Митя представил грека не в военном камзоле, с пудреными волосами, а в черном платке на голове, в алой, расстегнутой на волосатой груди рубахе, с кривой саблей за поясом — вот была бы картинка! Что ему по морям не плавалось?

— А вот и англичанин, лейб-медик Круис, — ухмыльнулся Кукушкин. — Ну, сейчас будет баталия при Лепанто.

Толпа придворных снова заколыхалась — к столу проталкивался строгий господин в золотых очках. Еще издали, тоже смешно выговаривая слова, но только не мягко, как адмирал, а чересчур твердо, он закричал:

— Изволте немэдленно прекратит! Ваше велычество, вы губите свое августэйшее здоровье, доверяяс этому шарлатану! Я дэлал анализ его so-called эликсир! Это конская моча с самым дешовым матросским ромом!

И схватил сухой рукой грека за плечо, пытаясь оттащить.

— Ну да, лосядиные саки. — Адмирал двинул локтем, и лейб-медик отлетел в сторону. — И сьто? Моя бабка, старая лахудра, есё добавляла туда немнозько оветьих какасек, а я придумал лутьсе — натираю обезьянье… — И моряк употребил слово, которого, по мнению Мити, в царском дворце звучать никак не могло.

— Я ваших медицинских терминов не разумею, — засмеялась Екатерина. — А вы, Яков Федорович, на моего Костю не серчайте. Он хоть в университетах не учился, но в разных странах бывал, всё повидал и руки у него мягкие. Ну а вы-то, Аделаида Ивановна, куда морду тычете? Ах, полизать хочет, мое золотце!

Митя вздрогнул и привстал на цыпочки. Слава Богу, последние слова адресовались не какой-нибудь из придворных дам, а жемчужно-серой левретке, усердно облизывавшей императрицыну щиколотку. Вон оно тут как: собаку зовут по имени-отчеству, а адмирала просто «Костей».

— А про нас с индейцем забыли, — шепнул Митя папеньке. — Выходит, Прожект не получился, да?