Внеклассное чтение. Том 2

— Хорошо, — сказала Хавронская несчастным голосом. — Когда приедет дядя, я пошлю за вами.

Фондорин вышел, а она залилась слезами.

— Неужто и ты, кисонька, будешь таким жёстоким с бедными женщинами? — всхлипывала графиня. — Конечно, что я ему — кукла безмозглая. Если лобызать не даюсь, то нечего на меня и время тратить. Разве я ему пара? Он — умный, блестящий, он — герой. По всей Европе дамам головы кружил. А я? Только и годна, что в метрески к Платону Зурову!

Митя попытался разуверить рыдающую Павлину в её заблуждении, но на скудном младенческом наречии сделать это было затруднительно, да она и не слушала.

Увы, столь долгожданная встреча обратилась форменным дезастром.[9]

Слава Богу, вскоре явился хозяин дома, московский губернатор князь Давыд Петрович Долгорукой. Вошёл, прихрамывая и стуча по полу тростью — шумный, дородный, с карими навыкате глазами и точно такими же ямочками, как у племянницы. Локти малинового фрака у его сиятельства были перепачканы белым — верно, играл в карты на мелок или, может, бился на бильярде. От румяных уст, которые ласково дотронулись до Митиного лба, пахло вином и шоколадом.

Лакей немедленно привёл Фондорина, и состоялось знакомство.

В присутствии родственника Павлина Аникитишна держалась менее скованно.

— Вот, дядя, мой спаситель, о котором я вам столько рассказывала, — объявила она и улыбнулась Даниле робкой, приязненной улыбкой, от которой тот вспыхнул.

— Стало быть и мой спаситель, и мой! — вскричал Долгорукой, бросаясь жать Фондорину руку. — Ибо Пашенька мне дороже родной дочери, каковой у меня, впрочем, не имеется.

Он мягко, приятно хохотнул, стукнул в ладоши, чтобы подавали закуски и вина, а дальше всё покатилось само собой — легко, весело, безо всякой неловкости.

Как опытный светский человек, Давыд Петрович, должно быть, уловил в атмосфере некую натянутость, и, чтобы релаксировать гостя, застрекотал без умолку о московских новостях. Речь его была остроумна, жива, занимательна.

— Нынче мы всё воды пьём и моционом увлекаемся, — говорил он, сардонически поджимая углы рта. — Слыхали ль вы о водяном заведении доктора Лодера? Нет? А между тем в Петербурге о нашем поветрии осведомлены. Третьего дня прибыли на инспекцию сам лейб-медик Круиз и адмирал Козопуло, а сие означает августейшее внимание. Правда, инспекторы переругались меж собой, не сошлись во мнениях.

— Что за водяное заведение? — заинтересовался Данила. — От каких болезней?

— А от всяких. Герр Лодер раскопал на Воробьёвых горах магический минеральный источник, вода из которого, по его уверению, творит чудеса. Особенно ежели сопровождается трёхчасовой прогулкой по проложенной для этой цели аллее. Старцам сия метода возвращает аппетит к радостям жизни, дамам — молодость и красоту. От подагры, правда, не спасает. Я выпил ведра два и отхромал по треклятой дорожке Бог весть сколько часов, но, как видите, по-прежнему ковыляю с палкой. Простонародье глазеет, как баре безо всякого смысла шпацируют по аллее взад и вперёд, потешается. Даже новые словечки появились: «лодеря гонять» и «лодерничать». Каково?

Фондорин улыбнулся, но без весёлости.

— Я вижу, Москва сильно переменилась. Когда я покидал её два года назад, все сидели по домам и собираться кучно избегали.

— Да, да, — покивал князь. Губы сжались, лоб нахмурился, и оказалось, что Давыд Петрович умеет быть серьёзным. — Я понимаю, о чём вы. И ваше дело помню. Сочувствую и негодую. Однако разве я мог помешать Озоровскому? Что я — всего лишь гражданский губернатор. А он — главнокомандующий, генерал-аншеф, от самого Маслова имел поддержку. Такова моя доля — служить под началом человека низкой души, гонителя просвещения и благородства. Увы, милейший Данила Ларионович, злато-розовых кустов в московском вертограде вы более не узрите. Теперь ум и прекраснодушие не в моде, все пекутся лишь о телесности. Если и остались ревнители общественного блага, то, наученные вашим примером, хранят безмолвие и действуют тихо, без огласки. Огласка — вещь опасная.

— Это доподлинно так, — сказал Фондорин. — Однако, если уж мы заговорили об огласке, позволено ли мне будет осведомиться, что вы как ближайший родственник и покровитель Павлины Аникитишны намерены предпринять в отношении князя Зурова? Он нанёс её сиятельству и всему вашему семейству тяжкое оскорбление. Похищение, усугублённое убийствами — преступление наитягчайшее.

Давыд Петрович вздохнул, потёр переносицу.