Внемлющие небесам

В детской памяти Роберта путь от гасиенды до сооружений Программы запечатлелся как невероятно долгий, даже когда отец вез его в старом турбомобиле. Сейчас же велосипед стремительно взлетал на холмы и скатывался в долины, и Макдональд заметить не успел, как добрался до выстланной листовым железом котловины, напоминающий в лучах солнечного света заржавленную тарелку. Позади виднелась меньшая по размерам чаша, венчавшая ажурную металлическую конструкцию, а еще дальше – за белой площадкой паркинга – показалось само здание.

Не увидев ни одной из припаркованных машин, он подумал, не закрылась ли Программа. И сразу же вспомнил: сейчас полдень, и в это время здесь работает считанное количество людей. Он оставил велосипед у входа и толкнул ведущую в здание стеклянную дверь. Вошел с яркого солнца в полумрак коридора и заморгал, потом вдохнул знакомые с детства запахи Программы – машинное масло и озон от электрооборудования. Он стоял у двери и ждал, пока глаза привыкнут к темноте, когда кто-то позвал его:

– Мак! Мак!..

Сухие костлявые пальцы обхватили его ладонь и затрясли.

– Это не Мак. Это Бобби. Я вернулся.

Макдональд уже мог различить перед собой фигуру человека.

– Бобби, это я, Олсен, – сообщил старичок.

Макдональд вспомнил его. Коренастый рыжеволосый блондин, человек огромной силы и жизнелюбия; сажал его когда-то на плечи и носил по всем коридорам и залам Программы. Малышу казалось, будто он выше всех. Ему с трудом удалось увязать образ человека из воспоминаний со стоящим сейчас перед ним высохшим старикашкой. Он все еще продолжал трясти его руку с какой-то нервной настойчивостью.

– Я давно уже не работаю, – сообщил Олсен. – А в отставке я никому больше не нужен, да и себе, наверное, тоже. Мне, знаешь ли, разрешают еще болтаться здесь, – делают скидку за прошлые заслуги. Вот я и мастерю понемногу, вожусь с компьютером. Но, скажу тебе, ты застал меня врасплох. Когда ты вошел в эту дверь, ты был точь-в-точь, как твой отец, – таким я впервые увидел его когда-то… Веришь ли, мне даже на мгновение показалось, это он и есть, Роберт…

– Мне очень приятно слышать такое от вас, – сказал Макдональд. – Но на самом деле я мало похож на отца.

«Бедняга, у него наверняка старческий маразм», – подумал он.

– Чепуха, ты вылитый он… – Олсен по-прежнему не выпускал руки Роберта.

– Глаза у отца были голубые, – попытался возразить Макдональд, – а у меня черные, к тому же он блондин, а я – брюнет…

– Разумеется, что-то ты взял и от матери, но, честное слово, Бобби, когда ты вошел… Но ведь ты собирался приехать еще неделю назад, Бобби…

По знакомому коридору они шли в направлении кабинета, хозяином которого являлся когда-то его отец. Коридор, будто уменьшился со временем – бетонные плиты стен, с нанесенной на них в несколько слоев краской, выглядели старыми и запыленными.

– Сюда приезжали самые разные люди, – говорил Олсен, торопливо семеня сбоку, стараясь не отстать от Макдональда и все время видеть сына своего старого друга в лицо. – Знаменитые, прославленные люди – нынешний президент и несколько бывших, не менее двух госсекретарей и целая толпа послов и дипломатов. А уж ученых… Ты можешь гордиться, Бобби. Здесь побывали, по сути, все известные ученые мира…

– Мой отец тоже был великим человеком, – проговорил Макдональд.

Он приоткрыл дверь старого отцовского кабинета. Седой чернокожий мужчина поднял глаза и улыбнулся.

– Что, и твой тоже?

Он встал из-за стола и пошел им навстречу. Крупный, широкоплечий мужчина с крепкими, мускулистыми руками.

– Привет, Джон, – сказал Макдональд. – Я надеялся застать тебя здесь.

Они пожали друг другу руки.

– А разве тебе ничего неизвестно? – спросил Джон Уайт.

– Я уже лет двадцать как ничего не читаю о Программе.

Направляющийся в это время к столу Олсен, заслышав слова Роберта, остановился и замер в изумлении.

– Разве отец не писал тебе?

– Письма от него приходили. Вот только я их не читал. Складывал, не распечатывая, в ящик.

Олсен покачал головой.

– Бедный Мак… Он никогда и не скрывал, что ты не пишешь. А приносил, бывало, вырезки из вашей школьной газеты, твои табели успеваемости, какие-то еще документы, – хотел показать, как все у тебя прекрасно получается.

– Он все понимал, Бобби, – сказал Уайт. – И тебя не винил.

– А в чем ему полагалось меня винить? – осведомился Макдональд.

Он постарался произнести это спокойно, но голос выдал его напряжение.

– Ты сохранил его письма? – спросил Олсен.

– Письма?

– Ящик набитый письмами, которым теперь нет цены, – медленно проговорил Олсен. – Все, собственноручно написанное им. И ни одно из писем не вскрыто… – Старик произносил «его», будто вписывая это слово золотом и с прописной буквы. – Все, кто приезжал сюда… все эти люди, они столько рассуждали на тему, как важна Программа и все, с ней связанное. А его письма – это же уникальная хроника Программы, составленная для сына.

– Да нет, какой я ему сын? Он лишь помог произвести меня на свет, – проговорил Макдональд. – Ничего мне неизвестно. Я слишком много ездил по свету.