Внешняя политика России эпохи Петра I

Однако в австрийских дипломатических кругах раздавались голоса, которые утверждали, что Полтава наряду с ликвидацией шведской угрозы одновременно принесла Австрии и другие сложности. Так, Тальман доносил из Константинополя, что разгром шведов заставит турецкое правительство стремиться к миру с Россией, и если это будет достигнуто, то «императорский интерес претерпел бы при этом немалый ущерб, так как Турция до сего времени удерживалась от действий в пользу французов и венгерских мятежников главным образом благодаря страху перед московскими войсками, теперь же, если эта причина благодаря возобновлению и продлению указанного мира (Константинопольского мирного договора от 3 июля 1700 г. — В Б.) отпадает, турецкие войска, находящиеся на московских границах, в будущем году могут быть направлены против Его Императорского Величества». Аналогичной точки зрения придерживалось и британское правительство, считая необходимым принять экстренные меры, чтобы не допустить переориентации Константинополя на борьбу с Австрией и Венецией. Но моделирование в Лондоне и в Вене будущей турецкой политики при всей ее логичности и стройности было все же ошибочным. После Полтавы северное направление стало приоритетным во внешней политике Османской империи.

Известие о катастрофе, постигшей шведскую армию под Полтавой, произвело в Константинополе ошеломляющее впечатление. В султанском дворце ожидали совершенно иного результата, считая, что в конечном итоге победа в сражениях на Украине будет за Карлом XII. И только тогда, и только в зависимости от ее масштабов правительство Порты планировало активно вмешаться в русско-шведский конфликт на стороне Карла XII, чтобы не остаться в стороне при дележе «русского пирога» и попытаться умерить аппетит Лещинского, стремившегося возродить Великую Польшу в границах от Балтики до Черного моря. Гибель шведской армии в один день превратила эти планы в политический хлам. Постепенно освобождаясь от оцепенения, правящие круги Турции не могли не видеть радикальных изменений соотношения сил в Северной Европе, а в перспективе и укрепления позиций России в Юго-Восточной Европе. Толстой доносил, что в султанском дворце многие уверены в том, что, закончив войну со шведами, царь «может начать войну с ними, турками». Эту точку зрения активно поддерживали и развивали агенты Карла XII и представители западных держав, призывая турецкое правительство немедленно нанести превентивный удар по России и не дать царю Петру добить «раненое королевство шведское». Тем самым султан спасет Швецию, ослабит Россию и оградит себя от натиска славянского колосса. Но необходимость данного политического шага и не отрицалась правящими кругами Османской империи. В августе 1709 г. П. А. Толстой писал канцлеру Г. И. Головкину: «Не изволь удивляться, что я прежде, когда король шведский был в великой силе, доносил о миролюбии Порты, а теперь, когда шведы разбиты, сомневаюсь. Турки видят, что царское величество теперь победитель сильного народа шведского и желает устроить все по своему желанию в Польше». Выдающийся русский дипломат смотрел в корень проблемы. Именно политическое будущее Польши и Украины явилось главной причиной как турецкого нейтралитета накануне Полтавы, так и постепенного поворота Порты на конфронтацию с Россией после Полтавы. Однако осенью 1709 г. Турция была еще не готова к войне с Россией В Северном Причерноморье она реально располагала лишь конными частями Крыма, которые и по численности и по боевым качествам явно уступали русской армии. Поэтому не было ничего удивительного и противоречивого в том, что османское правительство позитивно откликнулось на предложение Петра подтвердить Константинопольский мирный договор.