Внешность может обмануть (СИ)

— Нет. Мне кажется, что я ошиблась, — ответила я, размазывая слезы. Мне прям стало так плохо, захотелось пожаловаться на все, что произошло, почувствовать себя вновь простой студенткой, а не пойми кем.

— Давай сейчас куда-нибудь зайдем. Поужинаем. Ты заодно успокоишься. В себя придешь.

— Я нормально себя чувствую.

— Тебя шатает, — сказал папа. — Пойдем, и ты расскажешь, что произошло.

— Я совсем не хочу ничего рассказывать, — сказала я. Не знаю, почему я решила, что лучше промолчать. Мне правда не хотелось ворошить все произошедшее, но одновременно и хотелось, чтоб меня просто пожалели.

— Тогда не рассказывай. Но поесть я бы не отказался.

Я не хотела ему рассказывать о Борисе и Никите. Не хотела рассказывать, что чуть не погибла в пожаре. Мне совсем не хотелось ему исповедоваться во всех грехах, но при этом мне нужно было, чтоб меня просто поняли, а не повесили ярлык, как это сделала мама и бабушка.

— А как ты съездил? Что по поводу твоей работы? — спросила я.

— Решил, что нужно подумать и все взвесить, прежде чем рубить сплеча.

— И все выходные ты провел на собеседованиях?

— Встретил одного знакомого, который предложил вспомнить юность, — ответил папа.

Мы зашли с ним в кафе. Голова кружилась. Меня шатало, как будто я была на корабле, который попал в шторм.

— Я бы не отказалась отправиться в плаванье, — пробормотала я, отвечая на мысли.

— Зачем?

— Было бы интересно оказаться на корабле во время шторма. Кач-кач. И волны пытаются смыть в море, — сказала я, уплывая мыслями в пьяные дали.

— Это красиво в мечтах. На деле скучно, — ответил папа. — Во время шторма будешь сидеть в каюте, а во время штиля болтаться по палубе. Скучно. На море и то будет веселее.

— Пап, а если честно. Ведь к женщинам ездил. Юность вспомнить, — выпалила я. Он вопросительно на меня посмотрел и рассмеялся.

— А тебе это зачем знать?

— Не знаю. Просто мне стало интересно. Не хочу, чтоб ты ругался. А чтоб ты не ругаться, то надо, чтоб ты растерялся.

— Не собираюсь я тебя ругать.

— Почему?

— Ты сама можешь принимать решения, потому что ты взрослая, — сказал со смехом папа. — Все же мы тебя слишком строго воспитывали, раз после каждого шага ты дрожишь и считаешь, что наступил конец света.

— Вот только не надо мне это говорить. Что я взрослая и с какой-то задержкой в развитии. Блин. Все же не надо мне было пить, — потирая виски, сказала я.

— Зачем тогда пила? — спросил папа.

— Один парень напоил. Говорил, что так расслаблюсь, — ответила я.

— А зачем тебе встречаться с человеком, чтоб с которым расслабиться, то надо напиваться?

— Не знаю. Он предлагает поддержку.

— Тебе нужна его поддержка? Ир, если бы ты была одна, то я бы понял. Но у тебя есть семья. Зачем тебе ломать себя? Ради чего?

— Ради самостоятельности. Не хочу, чтоб меня считали шлюхой. Он не считает.

— В отличие от мамы?

— Да.

— Это неправильно. Мама с бабушкой не правы, но не стоит обращать на них внимание. Если ты так не считаешь, то это не должно тебя волновать.

Я машинально потрогала щеку, вспоминая, как не так давно получила пощечину.

— А если я сомневаюсь? Может, действительно я такая?

Папа не стал меня убеждать в обратном. Он промолчал. А я принялась за еду, вспомнив, что ела лишь утром блинчики.

— Я знал, что у меня не будет детей. Как-то к этому отнесся философски. Не будет и не будет. А потом ты появилась. Неожиданно так. В качестве подарка, которого никто не ждал.

— Скажешь сейчас, что растаял.

— Почему? Я не знал, как к тебе подойти. Хрупкая. Того и гляди, сломаешься. Потом ты стала крепче. И не стала смотреть на мир умными глазами. Слишком взрослая, слишком серьезная и излишне добрая. Я думал, что тебя жизнь сильно покусает, но обошлось. Не пришлось бить морду тому козлу, который вздумал тебя покусать. А тут получилось, что тебя надо защищать от матери и бабки. Как с ними воевать?

— Я не хотела, чтоб так получилось. Не надо с ними воевать, — ответила я, чувствуя груз вины.

— Думаешь, что надо все это оставить как есть? — спросил папа.

— Я хочу съехать. Есть такая возможность.

— А потом будешь чувствовать себя вывалившейся в грязи? Это какая-то странная форма мазохизма, Ириш, — сказал он. — Ты любишь этого мужчину?

Я отрицательно покачала головой. А ведь правда было такое ощущение, что повалялась в грязи. Все же, отношения с Борисом были основаны на любопытстве. А когда его не было, то появлялась грязь.

— Тогда зачем? — спросил папа. — Дождись окончания института. Тебе скоро диплом писать.

— Она мне пощечину отвесила. А тогда… Я знаю, что виновата, но не настолько же! — обиженно сказала я.

— Нашли кого травить. Прям все святые, — пробормотал папа. Посмотрел куда-то в сторону, но при этом сжал губы. Злился? Возможно. Он редко выражал эмоции. И тем более злость.

— Пап?

— Съезжать тебе не советую. Остальное решим.

— Думаешь получиться решить?

— А почему нет? Что-то страшное и непоправимое произошло? Дом не сгорел. Все живы. А ссоры и обиды надо уметь отпускать.

— Хочешь, чтоб я на все это закрыла глаза?