Внесите тела

Только не перестарайтесь, думает он тревожно, а то напомните Генриху Екатерину, умершую четыре месяца назад.

– Этот каркас не последний, – говорит Бесс сестре, – если будешь горбиться, попробуем другие.

Джейн закрывает глаза:

– Я постараюсь.

– Кажется, вы держали их под рукой, – замечает он.

– Убрали в сундуки до лучших времен, – отвечает леди Марджери. – Женщины нашего круга верили, что когда-нибудь они вернутся. Слава Богу, теперь мы долго не увидим при дворе французских фасонов.

Старый сэр Джон произносит:

– Король прислал ей подарок.

– Вещички, которые Ла Ана уже носить не будет, – говорит Том Сеймур. – Скоро они все перейдут к Джейн.

– В монастыре они Анне ни к чему, – говорит Бесс.

Джейн поднимает глаза – наконец-то она встречает взгляд братьев – и снова опускает очи долу. Всякий раз звук ее голоса удивляет его: такой тонкий и слабый, так не подходящий к словам, которые ей велено произносить.

– Я не понимаю, зачем запирать ее в монастыре, – говорит Джейн. – Сначала Анна клялась, что носит королевское дитя, и королю пришлось ждать, и напрасно, потому что ждать было нечего. После придумает что-нибудь еще, и мы никогда не будем в безопасности.

– Она знает тайны Генриха, – замечает Том Сеймур. – И может продать их своим друзьям французам.

– Они ей теперь не друзья, – возражает Эдвард. – Уже не друзья.

– А если она попробует? – настаивает Джейн.

Она наблюдает, как они смыкают ряды: знатное английское семейство.

– Вы готовы на все, чтобы погубить Анну Болейн? – спрашивает он Джейн. В тоне нет упрека, он просто любопытствует.

Джейн задумывается, но только на миг.

– Никто не виноват в том, что с ней случилось. Она сама себя погубила. Нельзя делать то, что делала она, и надеяться дожить до старости.

Он должен понять Джейн, разгадать выражение ее потупленных очей. Когда Генрих ухаживал за Анной, она ни от кого не прятала лица, гордо задирала вверх подбородок, а близко посаженные глаза горели, словно темные озера на бледной светящейся коже. Джейн не выдерживает пристального взгляда – тут же смиренно опускает очи долу. Выражение задумчивое, замкнутое. Он уже видел его раньше. Сорок лет он смотрит на картины. Когда был мальчишкой – до того, как сбежал из Англии, – картин не было, только похабные рисунки мелом на заборах да святые с мертвыми глазами, на которых он таращился, подавляя зевок, во время мессы. Во Флоренции художники писали неприступных луноликих скромниц, судьба которых совершается в их утробе, медленный подсчет в крови; глаза обращены внутрь, к образам страдания и славы. Видела ли Джейн эти картины? Вероятно, художники срисовывали с натуры, с обрученных дев, с юных женщин, увлекаемых к церковным вратам родней. Французский арселе или старомодный гейбл не спасут Джейн. Если бы она могла полностью спрятать лицо, то так бы и поступила, скрыв свои вычисления от мира.

– Что ж. – Ему неловко отвлекать внимание на себя. – Я приехал, чтобы передать подарок от короля.

Сверток обернут в шелковую материю. Джейн поднимает глаза, вертит сверток в ладонях.

– Однажды вы уже сделали мне подарок, мастер Кромвель. Тогда никто мне ничего не дарил. Я не забыла и, если это будет в моей власти, отплачу вам добром.

Не успевает Джейн произнести речь, которую шталмейстер ни за что не одобрил бы, как в комнате появляется сам сэр Николас Кэрью. Не входит, как обычный человек, а вкатывается, будто осадное орудие или метательное устройство. После чего замирает перед Кромвелем, словно хочет выпустить в него снаряд.

– Мне рассказали про песенки, – произносит сэр Николас. – Как вы допустили подобное, Кромвель?

– В этих песенках ничего оскорбительного, – отвечает он. – Старые куплеты, со времен, когда Екатерина была королевой, а Анна грезила о троне.

– Как можно их сравнивать! Эта добродетельная дама и та… – Кэрью запинается. И впрямь, юридически еще ничего не оформлено, обвинение не предъявлено, посему непонятно, как теперь называть Анну. Если изменницей, ожидающей вердикта суда, она все равно что мертва, хотя Кингстон пишет, что Анна ест с аппетитом и хихикает, подобно Тому Сеймуру, над скабрезными шуточками.

– Король переписывает старые стихи, – говорит он. – Вымарывает темноволосую даму, вставляет светловолосую. Джейн знает, как бывает, она состояла при старой королеве. А если у Джейн, несмотря на молодость, нет иллюзий, то уж вам, в ваши-то годы, сэр Николас, негоже их иметь.

Джейн сидит неподвижно, сверток по-прежнему обернут шелковой материей.

– Ты бы развернула его, Джейн, – участливо говорит сестра. – Что бы там ни лежало, оно принадлежит тебе.

– Я слушаю господина секретаря, – откликается Джейн. – И учусь.

– Едва ли его уроки пойдут тебе впрок, – замечает Эдвард Сеймур.

– Не уверена. Десять лет под его крылом, и я бы сумела за себя постоять.

– Судьба распорядилась, чтобы ты стала королевой, а не писарем, – замечает Эдвард.

– И теперь ты благодаришь Господа, что я родилась женщиной?