Поскольку Витор поблагодарил его на португальском, официант принял их за соплеменников и продолжал болтать на своем родном языке: отметил прекрасную солнечную погоду, предложил выбрать блюда и вина, похвалил Томаса за хорошее поведение.
— Он думает, что мы женаты и что Томас мой сын, — пояснил Витор, когда юноша записал их заказ и поспешно убежал. Он насмешливо улыбнулся и добавил: — Полагаю, это естественно.
Эшли пробормотала нечто нечленораздельное. И зачем я пошла на этот ленч? — несколько поздно пожалела она. Зачем я подвергаю себя опасности, что кто-то прокомментирует сходство между ее сыном и спутником и определит столь очевидное родство? Взяв меню, она проявила особый интерес к десерту.
— Томасу нравится pudim flar, а я, если не переем, возьму… Что за pudim Molotov? — поинтересовалась она.
— Мусс из яичных белков с подливкой изсахара с маслом.
— Звучит восхитительно.
— Так оно и есть. — Карие глаза Витора поймали и удержали ее взгляд. — А Томас мог быбыть моим сыном.
В желудке Эшли образовалась пустота. Хоть
— Если не считать того, что ты была на четвертом месяце беременности, когда погиб Саймон, — добавил Витор.
Не скрывая своего удивления, она спросила.
— Это Саймон тебе сказал?
Он кивнул.
— О, это выглядит обещающе, — сказал он официанту, размахивавшему перед ним бутылкой красного вина, которую он рекомендовал с особым энтузиазмом.
Когда бутылку открыли и Витору предложили попробовать вино, Эшли перевела свой взгляд. Цепочка рыбаков разгружала корзины с крабами из лодки, пришвартованной к пристани. Чуть дальше другие рыбаки чинили на солнцепеке свои сети. Еще дальше виднелись плакаты, призывавшие отдыхающих испытать великолепие глубоководной рыбной ловли. Эшли ничего этого не видела. Если он думает, что в Аделаиде она была на четвертом месяце беременности, значит, он считает, что она уже была беременна, когда они занимались любовью! Теперь она понимает, почему он не может сложить два и два и получить такие очевидные четыре. И во всем виноват Саймон — это он подтасовал факты. Опять же ее мнимый любовник солгал. Сердце Эшли оборвалось. Еще одна неправда, которую ей предстоит опровергнуть и исправить.
Взяв салфетку, Эшли подоткнула ее под подбородок Томаса. Впервые с тех пор, как они с Томасом поселились в Португалии, их угощали обедом и вином, и она собиралась насладиться всем этим.
Ее наслаждению способствовали и восхитительная еда, и свойственная пикнику расслабленность, и добродушие Витора. На протяжении всего ленча текла приятная беседа, которая забавляла ее и, к ее облегчению, ничем ей не грозила.
— На днях мы с Томасом осмотрели фундамент первой виллы, которую начали строить твои рабочие. Она будет довольно просторная.
Витор кивнул:
— Это самый большой из домов пяти разных проектов. — Достав шариковую ручку из кармана рубашки, он принялся набрасывать эскиз на бумажной салфетке. — Так он будет смотреться с фасада. Мы попытались соединить традиционный мавританский стиль с современными удобствами, — объяснил Витор, рисуя виллу с изящными линиями, с украшенным колоннами портиком, с чугунной витой решеткой балкона, с кружевными трубами.
— Элегантно, — с восхищением отозвалась Эшли, — А каков внутренний план?
Витор нарисовал и его.
— На первом этаже, кроме гостиной, столовой и кабинета, предусмотрена еще одна комната, — показывал он. — Ее можно использовать и как дополнительную спальню, и как телевизионную комнату…
— Или игровую, — подсказала она, стирая жженый сахар с лица Томаса.
— Да для чего угодно. Хочешь еще кофе? — спросил он.
— Нет, спасибо.
Губы Витора дрогнули, когда он предложил:
— Может, еще один pudim Molotov?
Эшли застонала, положив руку на живот.
— Он великолепен, но я больше не могу.
Помахав официанту, Витор попросил счет.
— Благодарю за великолепное угощение, — сказала Эшли, они шагали вдоль пристани. — В Лондоне по воскресеньям я ходила в одну из пивных в Ковент-Гардене или в «староанглийский» трактир, но уже забыла, когда баловала себя таким полным ленчем.
— И ты не тоскуешь по родине?
— Еще как, — призналась Эшли. — В прошлом месяце кто-то привез в Алгарве в качестве рекламы британских товаров красный лондонский двухэтажный автобус, и я едва не расплакалась, увидев его, — Она печально улыбнулась. — Тоска по родине лишь изредка охватывает меня, но, когда в феврале я только приехала сюда и начала приводить дом в порядок, я часто хандрила.
— Цветение миндаля не спасало?
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — удивилась она.