Внезапно в дверь стучат

— А вон тот, который сейчас вошел, в пальто? Смотри, какой потный. Уж наверняка от чего-то убегает. Может, мы из этого стартап сделаем. Вместо фильма — программа, распознающая людей, которые убегают от самих себя, которые боятся того, что могут в себе увидеть. Может получиться хит.

Я смотрю на потного человека в пальто. Первый раз в жизни я вижу террориста-смертника. Позже, в больнице, корреспонденты иностранных телеканалов попросят меня описать его и я скажу, что ничего не помню. Потому что мне будет казаться, что это очень личное, это касается только его и меня. Джозеф тоже останется в живых после взрыва. А вот официантка — нет. Это вовсе не говорит о ней плохо. В таких терактах характер не играет роли. Все сводится к углам и расстояниям.

— Этот, который сейчас вошел, точно от чего-то убегает, — лыбится Джозеф и роется в карманах, ища монетки, чтобы оставить чаевые. — Может, он согласится написать для меня фильм или хотя бы встретиться, выпить кофе.

Наша официантка с заламинированным меню в руке танцующим шагом приближается к потному посетителю в пальто.

Трапеза скорбящих [40]

Она решила открыть ресторан на следующее же утро после похорон. Когда Итамар услышал об этом, он просто взорвался.

— Ты всего час назад закопала своего мужа в землю, а тебе уже так и горит продавать людям чорбу?

— У нас в меню нет чорбы, Итамар, — попыталась его успокоить Маджа, — и это вообще не про деньги. Это про людей. Мне лучше быть с клиентами там, где наш бизнес, чем сидеть одной дома.

— Но это же ты настояла, чтобы мы не сидели шиву[41], — разгневался Итамар. — Вся эта твоя болтовня…

— Это не болтовня, — возразила Маджа. — Люди, которые отдают свое тело науке, — по ним шиву не сидят. Это факт. Вот и когда папа Горошовского умер…

— Сделай одолжение, мама, — прервал ее Итамар. — Без Горошовского, без Шиферманов и без госпожи Пинчевской с Бялик, двадцать один. Давай только про нас, ладно? Ты считаешь, это нормально, что папа умер, а на следующий день после его похорон ты откроешь ресторан, будто все как всегда?

— Да, — настаивала Маджа, — у меня в сердце не будет как всегда, но для тех, кто ест, — да. Папа, может, и умер, а бизнес жив.

— Бизнес тоже умер, — процедил Итамар. — К вам даже собаки не заходят.

В больнице, когда ей сказали, что Гидеон скончался, она не плакала. А вот после того, что сказал Итамар, — да. Не при нем, конечно; пока он оставался рядом, она держала марку. Но стоило ему уйти — и она расплакалась как маленькая. Потому что от обиды плакать гораздо легче.

После того как они переехали на площадь Атарим, к ним действительно стало приходить гораздо меньше людей. Маджа с самого начала противилась переезду, но Гидеон сказал, что такой шанс «выпадает раз в жизни». И с тех пор при каждой ссоре она припоминала ему этот «раз в жизни», а теперь, когда Гидеон умер, и припоминать-то уже было некому.

Маджа с таиландцем три часа просидели в пустом ресторане и не обменялись ни словом. Таиландец очень любил Гидеона. У Гидеона хватало на него терпения. Он мог часами объяснять таиландцу, как готовить чолнт и гефилте, и каждый раз, когда таиландец все портил и у нее вырывалось «Псякрев холера!», Гидеон спешил добавить: «Невер майнд, невер майнд».[42]

Если клиенты не появятся до трех, закрою ресторан, подумала Маджа. Не только на сегодня. Навсегда. Двое в бизнесе — это другое дело. Когда все горит, есть тот, кто поможет, а когда не горит, есть хоть с кем поговорить.

— Ю окей?[43] — спросил таиландец, и Маджа кивнула и попыталась улыбнуться. Может, и трех ждать не будет — просто закроет и уйдет.

Их было чуть меньше двадцати, и еще когда они стояли снаружи и смотрели на вывешенное у двери меню, она знала, что надо ждать бардака. Тот, который вошел первым, был огромным, выше ее на полторы головы, с серебряными волосами и бровями, как два ковра.

— Открыто? — спросил он, и Маджа на секунду усомнилась, но ответить не успела — ресторан уже заполнился острым запахом водки, ногтями, покрытыми фиолетово-золотым лаком, и воплями детей.

Маджа с таиландцем составили вместе несколько столов, а когда она принесла меню, бровастый сказал ей:

— Не надо сейчас, госпожа, не надо. Просто, пожалуйста, всем тарелку и нож-вилку.

Лишь когда они с таиландцем расставили тарелки, Маджа обратила внимание на сумки-холодильники. Эти люди достали оттуда еду и бутылки и начали наполнять тарелки, совершенно не стесняясь. Если бы Гидеон был жив, он погнал бы их отсюда к чертовой матери, а у нее не было сил даже сказать что-нибудь.

— Теперь идите, сядьте с нами и ешьте, — сказал бровастый, и Маджа подала таиландцу знак, чтобы он сел с ними за стол, и без особого желания села сама. — Пей, госпожа, — сказал бровастый, — пей, — и наполнил ее стакан водкой. — Сегодня особенный день. — А когда она вопросительно уставилась на него, он подмигнул и сказал: — Сегодня день, когда мы нашли ресторан твой и китайского друга. Чего ты не есть?