Так и не понимаю, что произошло. Я не испытываю к нему ненависти, следовательно, эта эмоция не вызвана связью. Но есть еще кое-что странное, влечение и непосильное притяжение, которое всегда сопровождает наши встречи, исчезло, когда милорд прижал меня к стене, словно это и, правда, был другой человек.
Сбоку раздается хруст, и я ошарашено поворачиваю голову на звук.
Вглядываюсь вдаль, но никого не вижу. Моя, и без стресса, бурная фантазия начинает разыгрываться, сердце подскакивает к горлу, и я застываю, как мраморная статуя, прилипшая балетками к земле. Кусты начинают шевелиться, и мое тело содрогается им в такт, поэтому, когда дверь конюшни раскрывается и раздается громкое:
– Луна, а тут только…
Я взвизгиваю, отпрыгиваю в сторону. Заяц, который лазил в кустарнике все это время, делает то же самое, только, в отличие от меня, не остается драматично стоять на месте, сгибаясь в три погибели, опираясь руками в колени, а дает деру и точно не оборачивается. Уильям замирает в дверном проеме, глядя на происходящее с приоткрытым от удивления ртом. Я прикладываю руку к груди и пытаюсь поднять сердце с пят.
– Ты нормальный? – спрашиваю на выдохе, разгибаясь и поворачиваясь к собеседнику.
– Я? В смысле? Что? Что тут вообще произошло? – ухмыляясь, интересуется Уилл, разводя руки в стороны.
– Ничего, – произношу на выдохе, а затем втягиваю воздух носом до отказа.
– Я отпугнул твоего нового друга или спугнул хищника? – вот же язва, слов нет.
Подхожу к Уильяму, забираю из его руки плащ, недовольно заявляя:
– Ой, да завали уже, – но мой голос не звучит злобно, потому что говорю сквозь улыбку.
– Кого завалить? Или что?
– Хлеборезку свою.
– Кого?
Закатываю глаза, накидываю вещь на плечи и завязываю шнуровку, неодобрительно качая головой.
– Какой ты далекий, тебе срочно нужно узнать что-то о сленге современной молодежи.
– Я только за, учи меня, – вот же хитрый лис.
– Ага, то не я уже побежала? – вопросительно поднимаю бровь, и Уилл, сдерживая смешок, почти спокойно (хоть ему это сложно) отвечает:
– Нет, благо, это не ты умчалась отсюда сверкая пушистой задницей.
– Ну, ты и дурносмех! Прощай, – деловито заявляю и иду к калитке, но друг опережает меня и галантно открывает дверцу.
– Сразу после вас, миледи, – снова кривляется, но именно благодаря ему весь этот кошмар с Генри стремительно отходит на второй план.
Мы идем по извилистой дороге больше часа (мне так кажется), проходя небольшие дома с садами и огородами, огражденные деревянными заборами. Я рассказываю Уильяму о том, как живется в моем мире: об электричестве, телефонах, супермаркетах, телевидение, ресторанах, развлекательных центрах, интернете и прочем. Всю дорогу друг пораженно выкрикивает, округляя глаза: «Да ладно», «Правда что ли?», «Нет, ну ты не обманываешь?». Забавно наблюдать за всем этим, ему бы понравилось в двадцать первом веке, жаль, что нельзя забрать его с собой.
М-да, а недурно я губу раскатала. Ещё сама не знаю, как вернуться домой, но уже пускаю сопли, что не могу прихватить с собой друга.
Честно признать, я жутко устала от этого бесполезного шатания. Поэтому, увидев большой камень, я без лишних раздумий мчусь к нему и усаживаюсь сверху. Уилл подходит ко мне, ехидненько так спрашивая:
– А что такое, устала?
– Нет, с чего бы это? Просто решила тебе передышку дать, – как ни в чем не бывало, отвечаю я, на что друг поджимает губы, кивая, мол: да-да, оно и видно.
Он обходит камень с другой стороны и садится так, что наши спины соприкасаются. Запрокидывает голову, опуская затылок мне на плечо, и смотрит в небо. Я следую его примеру, с удовольствием разглядывая звезды.
– Хочешь спросить? – тихо говорит Уильям, словно читая мои мысли.
– Да, очень, – поднимаю голову с его плеча и поворачиваюсь к парню боком, он делает то же самое. – Где ваши родители?
– Отец умер шесть зим назад. Погиб в лесу во время стычки с лесными созданиями. Мы так и не поняли, что произошло, его просто не стало. Мы предали его тело, на котором не было ни единого повреждения, огню, но Генри так и не смог отпустить ситуацию.
– А вы уверены, что это были не люди? – осторожно спрашиваю, так как вообще не особо понимаю, о каких таких лесных создания идет речь. Современные люди во всем ищут логику, потому что магии не существует, по крайней мере, у нас.
– Генри уверен, ведь нашего отца все любили. А лесные создания неуправляемы и от них можно ожидать всякого, – с грустью произносит Уилл, и я накрываю его руку своей ладонью.
– А мама? Но, если не хочешь говорить, я не давлю, – тут же добавляю, улавливая его взгляд.
– Мать Генри умерла, когда мне было семь. Её унесла какая-то болезнь, которую старец не смог вылечить, сказал лишь, что она пронзила все тело. Перед смертью Элизабет была больше похожа на духа, чем на человека: худая, бледная, слабая. Только глаза остались живыми, особенно когда рядом был её сын. Я же старался не показываться ей на глаза.