Но давление солнечного излучения не очень сильное. Мы подсчитали, что если это действительно оно ответственно за изменение ускорения, то Оумуамуа должен быть меньше миллиметра в толщину и более двадцати метров в диаметре. (Размер диаметра зависит от отражательной способности объекта, которая неизвестна. Если Оумуамуа был идеальным отражателем, возвращающим назад 100 процентов падающего на него солнечного света, тогда, при сверхтонкой толщине, он бы и имел эти самые двадцать метров в диаметре.)
В
Мы пришли к этой гипотезе с помощью логики и анализа свидетельств – проще говоря, придерживаясь известных фактов. И если мы к отнесемся гипотезе серьезно, она приведет нас к новым, невероятным вопросам: как Оумуамуа появился в нашей Вселенной и откуда вообще он взялся. И это, как я объясню позже, дает нам возможность задать другой вопрос: встретим ли мы когда-нибудь создателей этого таинственного гостя.
Гипотеза светового паруса открывает пространство возможностей – в отличие от гипотезы кометы, которая его закрывает. Тот факт, что научный консенсус решительно склонился в сторону более консервативной и ограниченной из этих двух возможностей, говорит не столько о качестве тех или иных доказательств, сколько о тех людях, кто занимается наукой, и о культуре науки в целом.
7. Учиться у детей
Одни ли мы во Вселенной? Этот вопрос – один из самых фундаментальных, с которыми сталкивается человечество. Тот момент, когда у нас будет окончательный ответ – отрицательный или положительный, – станет временем глубочайшего понимания. В самом деле, есть всего лишь несколько космологических вопросов, которые столь же важны, как этот.
Безусловно, очень волнительно узнать, что было до Большого взрыва, куда попадает материя, поглощаемая черной дырой, или какая модель сможет наконец объединить теорию относительности с квантовой физикой. И я сам, лично, значительную часть своей жизни и карьеры потратил на поиски ответов на два первых вопроса. Но изменят ли ответы на эти загадки наше восприятие самих себя так же значительно, как осознание того, что мы – всего лишь один разумный вид среди многих, или, наоборот, что мы – единственный сознающий разум, возникший во Вселенной? Я сомневаюсь.
Так как я считаю, что этот вопрос экзистенциально важен, меня поражает то, как редко и с каким высокомерием ученые подходят к поиску ответа на него. Это не началось с кампании сопротивления моей гипотезе светового паруса, совсем нет. Нежелание ученых прочесть послание Оумуамуа возникло еще задолго до того, как он посетил Солнечную систему.
Поиски внеземной жизни никогда не были для подавляющего большинства ученых чем-то кроме диковинного занятия; для них это область, достойная в лучшем случае поверхностного интереса, а в худшем – явной насмешки. Мало кто из серьезных специалистов посвятил свою карьеру развитию этой области, и даже в зените ее репутации в академической среде, в 1970-е годы, только около сотни исследователей публично ассоциировались с Институтом SETI. Гораздо более спекулятивные области математической эквилибристики привлекают большее внимание физического сообщества.
Начало более строгого подхода в исследовательской работе SETI датируется 1959 годом, и его отправной точкой считается фундаментальная статья «В поисках межзвездных коммуникаций», написанная двумя физиками из Корнельского университета, Джузеппе Коккони и Филипом Моррисоном. В своей работе, вышедшей в престижном научном журнале
Статья стала сенсацией, возвестив о рождении SETI и дав обоснование для всех будущих поисков внеземного разума своим заключительным предложением: «Вероятность успеха трудно оценить, но если никогда не искать, тогда шанс на успех равен нулю». Мне кажется, этот вывод перекликается с намного более старой мыслью, которую приписывают Гераклиту Эфесскому: «Если вы не ждете неожиданного, вы его не найдете».