Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом

«Советский генерал может на память цитировать Пушкина своим друзьям и подчиненным, какой-нибудь полковник, прошедший сквозь огонь и медные трубы, не сочтет малодушным пролить слезу во время трогательного момента в кинокартине или драме» — такими представляло советских военнослужащих Краткое руководство для офицеров вооруженных сил США, выпущенное в 1945 году89. Неравнодушие к культуре занимало важное место в предложенной в этом документе характеристике советских людей: отмечалось, что многие офицеры имеют большую начитанность в русской и иностранной литературе, знакомы с музыкальной и театральной классикой и всегда готовы с удовольствием подискутировать на эти темы. Руководство было составлено с целью помочь американцам найти общий язык с советскими союзниками и исполнено расположения к ним: советские люди представали тут именно такими, какими их хотела видеть советская пропаганда. Советский военнослужащий в Европе должен был представлять не только Красную армию, но и все государство, его успехи и достижения, он выступал примером того нового человека, воспитанием которого так усердно занималась советская власть на протяжении 1930‐х годов. Советская пропаганда тратила немалые ресурсы на то, чтобы в любом красноармейце житель Европы видел великого освободителя, спасителя европейской цивилизации и проводника в будущее. Как сочетались с этим постоянные эксцессы с участием советских военнослужащих? Ответ очевиден: плохо.

На протяжении лета 1945 года главноначальствующий СВАГ Георгий Жуков старательно пытался решить проблему неприемлемого поведения советских военнослужащих. В директиве от 30 июня командующему составу было предписано прекратить поощрять преступное поведение подчиненных и в течение трех-пяти дней восстановить порядок и прекратить грабежи, насилие и произвол по отношению к местному населению90. Среди немецкого населения весть о директиве вызвала панику: говорили, что Жуков дал советским войскам три дня на разграбление Германии91. Не считая паники, эффект от распоряжения был незначительный: за следующий месяц заметного изменения ситуации не произошло, и 3 августа последовал новый приказ. В нем советским военнослужащим запретили расквартирование в частных домах, общение с немцами было строго ограничено, а к нарушающим дисциплину предписывалось применять строгие меры вплоть до привлечения к судебной ответственности. К проблеме разгула советских военнослужащих Жуков подходил как практик — с известной долей цинизма. Произвол и беспорядки подлежали искоренению не потому, что были неприемлемы сами по себе, а потому, что были невыгодны в послевоенных условиях, когда перед советской администрацией встала задача завоевать доверие и уважение со стороны немцев. «Вы сами понимаете, — заявлял Жуков на совещании командиров СВАГ в августе 1945 года, — что во время войны это не так бросалось в глаза. Люди прятались от разрывов артснарядов в подвалах, поэтому не так было заметно, когда квартиры обчищали наши войска. А вот сейчас, когда война закончилась, когда о войне народ начинает забывать, тогда недопустимо прийти к немцам и запустить руку в карман»92. Предписания положить конец незаконному поведению советских войск сопровождались разъяснительной работой: на партийных собраниях военнослужащим объясняли, что мирное население должно видеть в них «культурных победителей, подающих пример» и бесчинства будут расцениваться как действия по подрыву авторитета СССР93. Судя по записи в дневнике, сделанной советским офицером Владимиром Гельфандом в августе 1945 года, эта тактика имела определенный эффект. Недовольный излишне строгими ограничениями, наложенными Жуковым на контакты советских военнослужащих с немцами, Гельфанд тем не менее находил его меры оправданными: «У нас есть много хулиганов, провокаторов различных инцидентов, ссор, драк; врагов и негодяев, сволочей. С ними нужно бороться жестоко и принимать по отношению к ним самые решительные меры. В наших рядах не должно быть места людям, позорящим Красную армию на глазах Европы, вызывающим укор и негодование пославшего нас как своих представителей в Германию передового, культурного русского народа»94.