Внимание: граница!

Между тем новобранец, шмыгая носом, торопливо рассказывал:

— Я терпел, терпел, а внизу огоньки. Думаю, пропаду я, замерзну совсем. Не вытерпел — пошел. Шел, шел, дошел до избы, стукнул в окно, а оттудова: «Бала-бала», не по-русски, Испугался я. Из России ушел к врагам пришел! Сразу назад побежал…

— Стоит, голову опустил, на глазах слезы.

Голову я себе на нем свихнул — думал, что делать. Конечно, будь он предатель, шпион, не действовал бы так по-дурацки, но факт остается фактом: ушел с поста, был за границей. Что с ним делать?

Вкатили ему десять суток строгой «губы». Сам к нему ходил, растолковывал ему, что такое служба, что такое трудности.

Боялся за него очень. Но вот прошло время, и он стал бойцом что надо, ни разу не пришлось мне за него краснеть. А война началась — не посрамил он нашего отряда, был на передовой, имел награды.

Как радуется командир каждому отличному воспитаннику!

Помню Петреченко с N-ской заставы. Не было случая, чтобы он пропустил какое-нибудь движение на своем участке. Безукоризненная внимательность, собранность, память! Служебная собака, воспитанная им, великолепно брала след. Четыре десятка диверсантов были задержаны им.

Таким был и красноармеец Дмитриев.

Свой участок он знал так, что даже меня, старого пограничника, удивлял порой.

Помню такой случай. Шли мы с ним в зимний морозный день по лесу. Вдруг Дмитриев насторожился:

— Смотрите, на той кочке что-то есть.

Сколько я ни всматривался, ничего, кроме заснеженных кочек, не мог разглядеть.

— Да где вы видите?

— Вон та кочка обычно ниже. Сегодня она какая-то не такая.

— Снег выпал — вот и все.

— Нет, товарищ начальник, она не такая. Я побегу.

Когда мы подбежали к кочке, на ней действительно лежал человек, укрывшийся белой простыней. Даже близко его трудно было отличить от окружающего снега.

При расследовании он оказался японским диверсантом.

В другой раз мы получили данные, что в районе горы Гайзи на нашу территорию переплыл на лодке человек. Однако самые тщательные розыски не помогли обнаружить ни следов нарушителя, ни даже лодки, на которой он переплыл Амур. На том берегу обычно стояли на приколе три шлюпки. Сейчас их было две. Вероятно, третьей шлюпкой как раз и воспользовался диверсант. Но и на нашем берегу мы не могли отыскать эту шлюпку. Не мог же нарушитель, отправившись выполнять задание, тащить шлюпку на себе. Конечно, он мог пустить ее вниз по течению. Но ни один наблюдатель такой шлюпки, плывущей по течению, не обнаружил… Снова и снова прочесывали пограничники берег реки.

И опять Дмитриев оказался зорче других. Оглядывая заболоченное прибрежье, он заметил, что одно приметное дерево как-то не так, как всегда, стоит. Подобраться к дереву посуху было невозможно, и пограничник, раздевшись, полез в воду. К дереву в воде была прикреплена проволока, уходившая вглубь. Дмитриев подозвал товарища, и вдвоем они вытащили за проволоку затопленную шлюпку, ту самую, что исчезла с прикола у китайской фанзы.

Раз шлюпка была здесь, нужно было здесь же дожидаться и нарушителя. Шлюпку вновь затопили. Дмитриев попросил оставить его со служебной собакой в засаде. Двое суток он ждал в заболоченных зарослях нарушителя. Наконец, ночью на берегу показался человек. Оглядевшись, он разулся и полез в воду… В два прыжка служебный пес настиг нарушителя, опрокинул его. На помощь уже спешил Дмитриев.

Задержанный оказался агентом японской разведки.

На том же участке как-то зимою дежурил красноармеец Цебро. Поднявшись на сопочку, Цебро увидел километрах в трех от себя нарушителя. Пограничник кинулся наперерез, Нарушитель тоже побежал. Расстояние между ними понемногу сокращалось, но все же было еще далеко. Тогда Цебро скинул полушубок, побежал налегке. Пробежав еще немного, сбросил и валенки. После Цебро рассказывал подробности задержания. «„Стой!“ — крикнул я, а он знай себе чешет. „Стой, — кричу, — стрелять буду!“ И тогда он враз остановился. Видит, что я уже совсем близко, кричит: „Я сдайся, я сдайся!“ — „Ах, ты ж, — говорю, — чего ж ты до этого улепетывал? Из-за тебя чуть ноги не отморозил. А ну-ка по моим следам, — командую, — к сопке шагом марш!“ — Понял. „Бегом“, — командую. Оглянулся на мои разутые ноги, побежал… По дороге нашел я и валенки, и полушубок…»

— Как же ты действительно по снегу, по морозу босиком?

— А я вгорячах не сразу и почувствовал.

Задержанный оказался японским диверсантом;

— Моя плохо живет, — попросту объяснял он. — Япона капитана деньги дает, япона капитана работаю. Руска капитана больше дает — моя сильно работай руска капитана. Давай, руска капитана, моя деньги — буду работай руска капитана…

…Очень помогало нам в работе местное население, и, конечно, дети. Стоило чужому человеку появиться в деревне, как это тотчас становилось известно на заставе.

Как-то на участке нашего отряда произошел такой случай. Девочка шла из школы, когда ее остановил незнакомый человек:

— Ты знаешь Марию Акимовну Селиванову?

— Которая по-над лесом живет? Знаю:.

— Передай ей вот эту бумажку, будь умница. А это возьми себе на мороженое.

Он сунул в руки девочки рубль.