Внимание… Марш!

– Ну и отлично, – согласился довольный полковник. – Приступайте к процедуре, товарищ майор.

Мордатенков утвердил в руках Мазута автомат. Ефрейтор Чевапчич распахивает перед глазами Кирилла основательную тиснёную красную папку. Кирка видит заветный текст, набранный крупным кеглем, и заметно оживляется. Он-то уже настроился краснеть и отдуваться за всех первым – ведь присягу никто не выучил.

– Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров. Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество, и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству. Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооружённых Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа.32

И Кирка расписывается в акте, лежащем там же, в папке. Его сменяет Равиль (ну-ну, что ли). Затем я. Последним присягу принимает Лёнч. Он так эмоционально с оттяжкой зачитывает текст, что я чуть не описался. Майор стоит багровый. Ефрейтор прячет глаза от стыда. А вот полковник Крыжопый, наоборот: прослезился. Оказалось, что дешёвый лицедей Лёнч сразил его в самое сердце. Видно полковник давно не посещал театр и был не способен фильтровать дешёвку.

– Бойцы! Поздравляю вас с приведением к военной присяге, – утерев слезу рукавом продолжил ритуал полковник. – А вас, майор, – с политически грамотным и физически развитым пополнением.

Он тяжело сглотнул, смахнул ещё одну слезу, утвердился получше на ногах в огромных начищенных до кодаковского глянца ботинках и сказал речь:

– Присяга, в самом широком смысле, и в данном конкретном случае, воинская присяга вообще, и Союзу Советских Социалистических Республик в частности – это самый главный закон! Такой закон, который и сам господь бог не имеет права корректировать. Конституцию сменить или отменить можно, а присягу нельзя. Есть механизм принятия присяги, но не было, нет, и никогда не будет никакой законной процедуры снятия присяги. Конечно, может случиться личное решение конкретного присягавшего человека об измене присяге, то есть Родине, но это незаконно и является преступлением. Карается законом, порицается обществом, осуждается коллективом. Такой человек обрекает себя не только на муки совести, не только на потерю Родины. Такой человек может быть приговорён к расстрелу. То есть он становится полностью обречённым. Человек, добровольно давший присягу, уже не имеет ни юридического, ни морального права эту присягу отменить, забыть, отложить на потом, заменить другой, в том числе по решению суда, преступному приказу органов власти, при смене власти, желанию каких-либо посторонних лиц или организаций, и так далее. Поэтому, любое действие или намерение человека, давшего присягу и нарушившего её впоследствии по любой причине, является преступлением, а совершивший этот бесчестный поступок становится преступником. Даже, если его к измене присяге и Родине принудили насильно и под страхом смерти, всё равно, человек давший присягу, обязан остаться верным присяге, даже если ему суждено при этом погибнуть.

Мы старательно тянули спины, задирали носы. Проникались торжественностью момента и уже не замечали этих пошарпанных стен, засиженных мухами подоконников, скриплый проигрыватель и раздолбанный автомат Калашникова, даром что «модернизированный». Общая убогость ленинской комнаты отошла на задний план. Мы простили армейцам комизм ситуации. Сатирический запал сменился ощущением приобщённости, а через некоторое время – и вовсе вовлечённости. Энергетика полковника Крыжопого уже не смешила нас. Наоборот, окрыляла и настраивала на залихватский лад… Так, пребывая в лучах его скромной харизмы с уксусным душком, мы полюбили своего хоть и комполка, но всё равно Батю.

– Институт присяги для того и задумывался, оттого и вводился, чтобы присягу не нарушали ни при каких обстоятельствах, никто и никогда. Это долг каждого порядочного гражданина. Присяга – это свято.

На этом полковник выдохся, опустил плечи, щёлкнул пальцами ефрейтору Чевапчичу. Тот опустил иглу на пластинку с гимном СССР. Колонка старенького «Аккорда» старательно проскрипела музыку Александрова от размашистого вступления (кварта), до размеренной коды (трезвучие).