Внимание: «Молния!»

Под охваченными осенней желтизной дубами танкисты маскируют КВ. Рядом стоит замаскированная пушка. Старший сержант Козачук только что положил на башню тяжелую ветку и со лба смахивает ладонью пот. Усатый солдат-артиллерист сидит на лафете и относится ко всему скептически, любит задираться, говорить колкости. Кряжистый сапер примостился на старом пне и с аппетитом ест кашу, поскрёбывая в котелке ложкой. Два бородатых крепких деда, отдыхая, курят большие «козьи ножки». Это первые добровольцы-колхозники. Они помогают бойцам чинить лодки, сколачивать плоты, тесать бревна. На траве аккуратно разложены лопаты, веревки, тросы, якоря. Все готово для переправы.

— Смотрите, хлопцы, Ватутин! — восклицает Козачук.

— А хто з них Ватутін? — дымя «козьей ножкой», интересуется дед в затрапезном картузе с потертым кожаным козырьком.

— Вот он бинокль вскинул... Ростом чуть ниже нашего командарма, — отвечает Козачук.

— У простому комбінезоні? — удивляется дед.

— Он! Точно он, — уверяет Козачук.

— А ты что, небось, с командующим знаком? — задиристо произносит усач-артиллерист.

— Знаком, — кивает Козачук.

— Чай пил? Заливай баки! — продолжает задираться усач.

— А чего заливать? — Козачук пожимает плечами. — Правду говорю.

— Знаем мы эту фронтовую быль-пыль, — старается острей поддеть усач.

— А ты — шершень, — Козачук косится на усача-задиру. — Зачем мне людей обманывать? — Поворачивается к дедам-колхозникам. — Мы в селе Чепухине стояли, после Курской битвы пополнялись. Наш экипаж в одной хате жил. Хозяйка такая услужливая. Уже старенькая, а в руках все так и горит. Борщ нам варит, белье стирает и даже словом не обмолвится, что ее сын — Николай Федорович — фронтом командует. — Поворачивается к усачу и кряжистому саперу: — А на третий день такое случилось... Командующий! Вскочили все без сапог, в трусах, в майках. Мы в «козла» резались. Вот положение! Так в струнку и стали. А потом разговор зашел. «Вы, —говорит, — в моем доме остановились. Ну что же, живите, на то и хата».

— Так и сказал тебе? — недоверчиво покачивает головой усач.

— Чистая правда!

— Приглашал остаться? — допытывается с усмешкой усач.

— Приглашал, но кто же останется в доме командующего? — Козачук подносит указательный палец к виску. — Понимать надо.

— А ты представься командующему, тогда поверим. Вот слабо, а? — язвительно замечает усач. — Заливного судачка нам подавал...

Козачук, задетый за живое, застегивает комбинезон, поправляет шлем.

— Кому, мне слабо? А что? Представлюсь!

Все застыли. Следят за Козачуком. Даже кряжистый сапер перестал есть кашу, вскочил с котелком и ложкой в руках.

Ватутин выходит из-за кустов на лесную тропу. Рыбалко задерживается. Он дает какие-то указания офицерам.

Козачук рубит шаг, идет навстречу Ватутину, прикладывает руку к танкистскому шлему:

— Здравствуйте, товарищ командующий! Помните Чепухино? Это я, Козачук. Вы меня жить оставляли в своем доме.

Все переглядываются. Сапер толкает локтем усача:

— Видал — миндал? А ты подначивал...

Ватутин протягивает Козачуку руку.

— Что ж вы тогда не остались?

— Малость растерялся, — признается Козачук.

— А теперь за Днепр надо. Тоже растеряетесь? — пытливо прищуривается Ватутин.

— Я первым переправлюсь. Меня Иваном зовут, товарищ командующий. А Иван все может.

— Это верно. Ивану все под силу. — Ватутин смотрит на приготовленные канаты, тросы, осмоленные рыбачьи челны. — Вижу, вы хорошо поработали.

— Где бы мы ни работали, а за еду нас всюду хвалили! — выпаливает кряжистый сапер и тут же, смутившись, прячет за спину котелок, переминается с ноги на ногу. — Товарищ командующий, так оно или нет? Говорят, кто первым за Днепр переправится, тот к званию Героя Советского Союза будет представлен?

— Правда. Если он будет там сражаться как герой.

Вдруг все запрокидывают головы. В небе слышен тревожный птичий крик. Гуси летят. Впереди стремительный вожак, а за ним — крылья, крылья и крылья. И кажется — полнеба охватили быстрые крылья и оно рябит, как река. Живою, звонкою цепью повисла над Днепром гусиная стая, и, словно подброшенная ветром, взмыла ввысь от удара пушек и растворилась в густой синеве.

— Пора и нам за Днепр, пора! — Ватутин смотрит на полыхающие огнем кручи. В ту сторону смотрят все воины. На вершине высокого холма — червонный гребень солнна.

7

После подхода советских войск к Запорожью штаб группы армий «Юг» был переведен в Кировоград. Фюрер собирался отбыть в Восточную Пруссию, а свое подземное убежище под Винницей передать в распоряжение Манштейна. Фельдмаршал знал, что задержится в Кировограде ненадолго. Разместив отдел тыла в городе, пожелал остаться в штабном поезде.

В то время, как в салон-вагоне за завтраком Буссе и Шульц-Бюттгер расправляются с аппетитной ветчиной, Манштейн откладывает в сторону вилку и подходит к зеркалу.