Внимание: неверный муж!

– Учти, выглядит она… Зрелище не для слабонервных, одним словом… – пояснял он на ходу едва поспевающей за ним Асе. Потом нырнул в приоткрытую дверь ординаторской, дернул с вешалки халат и протянул его ей. – Надевай прямо на куртку. И это… учти: ей очень больно. Очень! Мы вкалываем ей обезболивающие, но… Она стонет все время и зовет кого-то по имени.

– Кого? – Ася мчалась за доктором почти бегом. – Это очень важно, Виталик. Очень! Кого она звала?

– Я не знаю, то ли Лену какую-то, то ли Леню. Трудно разобрать. Побудешь с ней, может, чего и поймешь… Ты ведь побудешь? Мне Ванька обещал поддержку. У меня с сестрами проблема. К тому же сегодня воскресенье, народу не хватает. Ей трижды за день нужно делать перевязку, а ассистировать некому. Он, конечно, не уточнял, что поддержка будет в твоем лице, но коли так уж вышло… Так как?

– Да, да… Раз нужно… – пробормотала потрясенная Ася. – А Ванька, по-моему, сам не знает, чего он на самом деле хочет. Не обращай на него внимания.

Господи, кого же все-таки зовет эта бедная девушка? Лену или Леню? Если Леню, то это понятно, а если Лену… Кто такая эта Лена, к которой взывает человек, находясь почти за гранью жизни? А может, это ее зовут Лена? Или она пытается сообщить что-то очень важное про какую-то Лену и боится, что не успеет… Или…

Гадать можно было сколько угодно, не приблизившись к разгадке ни на шаг.

Ленька что-то знал, потому и подвергся нападению. Знал и боялся, потому и не разрешил ей вызывать милицию или сообщать кому-либо о нападении на него. Потому и не звал на помощь, когда его насильно усаживали в «Жигули» восьмой модели, хотя мог бы. Стопроцентно мог, раз во дворе маячила грозная фигура дворничихи Сони – та способна поднять шум почище канонады. Однако Ленька позволил себя увезти. Или похитить.

Ванька тоже что-то обо всем этом знает. Свидетельством тому – фотография, где он запечатлен с девушкой. Знает и благоразумно помалкивает. Вот и в палату вместе с ней не пошел, услышав о том, что она почти все время без сознания. Что значит «почти»? Это значит, что проблески сознания ее все же посещают. А ну как узнает его и скажет что-нибудь такое, после чего…

Опять Ася об этом! Не виновен Ванька, ни в чем не виновен! Она же убедила себя уже в этом, так чего ж тогда..

Ася замерла перед скособоченной дверью с облупившейся краской и мысленно перекрестилась.

Пускай все пока остается на своих местах. Никаких ярлыков и обвинений до тех пор, пока она не будет иметь на руках стопроцентное доказательство чьей-либо вины. Сейчас у нее существует лишь убежденность в том, что оба – и Ванька, и Ленька – что-то знают. Это факт бесспорный. Но также факт то, что ни один из них не желает делиться своими сведениями с ней. Вопрос: почему? Вот чем ей нужно заняться в первую очередь – выяснить причину их скрытности. И начинать нужно с этой самой девушки, к которой ее ведет сейчас хирург-травматолог Виталик. Хороший он человек, Виталик. Наверное, единственный незапятнанный человек, единственный непричастный и не задействованный в этом чужом дурацком детективе, в который Ася оказалась случайно втянутой. И который вдруг ни с того ни с сего прилип к ней, сделавшись на удивление личным.

– Заходи, – лаконично пригласил ее Виталик и, придерживая рукой дверь, пропустил вперед. – Заходи и располагайся, я зайду минут через десять. А вообще-то мне меняться пора…

Дверь за ее спиной закрылась, и Ася осталась наедине с пострадавшей.

Она огляделась и сделала два несмелых шага в направлении кровати, на которой угадывалось тело девушки. Одеяло было натянуто почти до ее подбородка, голова плотно забинтована и напоминала огромный кокон. Красивое лицо девушки почти потерялось в стерильной белизне бинтов и постельного белья. Заострившийся нос, запекшиеся губы…

Ася осторожно подошла к кровати и замерла, прислушиваясь. Девушка еле слышно дышала. Глаза ее были закрыты, а губы плотно сомкнуты. Никаких намеков на проблески сознания. Ася прошла к окну за стулом. Не удержавшись, глянула сквозь пыльное стекло. Ничего интересного. Окно выходило на противоположную от запасного входа сторону, так что узнать, уехал ли Ванька или решил ее дождаться, ей не удалось.

Подхватив стул, Ася поставила его в изголовье кровати, осторожно, будто пробуя его на прочность, села и снова огляделась по сторонам.

Палата была крохотной – два метра в ширину и чуть больше в длину. Крохотной и убогой. Койка с панцирной сеткой и облупившимися набалдашниками. Доисторическая тумбочка, выкрашенная в грязно-белый цвет (хотя, может, он был когда-то кристально белым, да потускнел за долгие-долгие годы). Стены красились, очевидно, в одно время с тумбочкой и так же лихо контрастировали с белизной бинтов и пододеяльника.